— Мэза должна являть собой чистоту и доброту. Я тогда была недоброй. Но это прошло. Я была у Тредена и счастлива оттого, что он поправляется. К сожалению, я не могу приглядывать за ним, у меня иные обязанности. — (Беляночка серьезно кивнула). — Но я буду вам бесконечно благодарна, если вы за ним приглядите. Естественно, за вознаграждение.
— Я буду счастлива помочь вам! Безо всякого вознаграждения!
— Спасибо, Айлин, — улыбнулась я женщине, и не стала настаивать на вознаграждении, чтобы ее не обидеть.
Северную башню я покинула под вечер; к тому моменту я успела не только проведать Треда, но еще и напиться чая с Айлин, да и Зен время с пользой провел – побыл с Артой и забрал Млада.
Когда мы вышли на улицу, где нас ждали носильщики, у меня уже глаза слипались. Я залезла в носилки и, утомленно прикрыв глаза, стала думать о Ситаре. Почему она не увидела в Зене черт своего мучителя? Или все имперцы для нее на одно лицо, страшное лицо? За исключением Тредена, конечно же. Ладно, с этим разберемся… Я выглянула из-за решетчатой створки на улицу; слышно было, как цокают когти Млада по мощеной улице.
Дочь Ситары и сестра Зена, Катли, жила неподалеку от храма Великой матери, где меня и «отформатировали». Ее дом стоял на склоне, в отдалении от других построек, и был по меркам столицы маленьким – так она сама говорила.
Столица… Свея Ноглана… Мне ее показывали, но так как я была тогда не в себе, то мало что помню. Однако то, что я могу видеть из окна сейчас, мало напоминает город отца Хауна или городишко возле Утхада. Там камни, теснота, вонь… здесь – простор, зелень, свежесть. Храм Великой матери белой громадой возвышается неподалеку, и от него расходятся лучами улицы. А в частности та улица, на которой живет Катли, зеленее прочих, зеленее и укромнее.
Носильщикам наверняка стало тяжелее меня нести по склону, и меня начала грызть совесть: расселась госпожа доморощенная на подушках!
Как же противен их уклад! Секс они называют ритуалами, похоть – благодатью, поцелуй у них символ подчинения… И мне придется долго еще притворяться, делать вид, что я мэза. Но самое главное – найти смарагд. Все мои вещи должны быть в доме Катли, и мне придется перерыть их все. Если, конечно, смарагд не забрала Распорядительница или Великая матерь. Кстати… известно ли им о ведунстве, знают ли они о ценности смарагда для ведунов?
Нам открыли ворота, и носильщиков пропустили во владения Катли. Настоящее цветочное царство – бесконечные цветочные клумбы, сложные композиции, ухоженные цветущие кустарники… Я смотрела на все это многообразие, пока носильщики не остановились. Зен помог мне выйти.
Оказавшись, наконец, вне носилок, я подавила желание потереть онемевшую от долгого сидения попу и окинула сонным взглядом особняк Катли. Это не простой трехэтажный деревянный дом при Северной башне, в котором живут Айлин, обслуга башни и теперь Треден, но и не многоярусное сложное нечто вроде дворца Хауна. В архитектуре я мало смыслю, но на вид это что-то похожее на греческую постройку: прямые линии, колонны, переходы...
Я долго смотрела на дом; я теперь вообще на все долго смотрела, потому что мне вернули дар видеть хорошо.
«Зен прав, — подумала я. — Они сами сделали меня сильнее».
Расправив плечи, я начала уверенно подниматься по ступенькам.
Я зря переживала
: смарагд нашелся быстро. Я завернула его в платок, когда раздевалась в банях, и в том же платке он и остался; мои вещи все до единой доставили в дом Катли. Зажав зелененький смарагд в руке, я вопросительно посмотрела на Зена.— Рано, — произнес он. — Сначала надо вернуть силы.
Я надела цепочку с подвеской-смарагдом, еще разок ласково коснулась камня, своего помощника, и вспомнила о том, что в Мэзаве не варила и не пила противозачаточного отвара, ведь тогда бы я себя саму подставила. Что, если я забеременела от Зена? У нас ведь весьма бурные соития тогда, после «форматирования», случились.
О смарагде забылось, о великих планах тоже. Медленно опустив руку, я подняла на Зена взгляд и смерила прокурорским взглядом.
— Ты знаешь, что я до смерти боюсь забеременеть. И все-таки взял меня! Зная, что я не пью отвар!
— Лучше я, чем другой.
— Надо было напугать меня сразу!
Зен посмотрел на меня так, как, бывало, смотрел раньше, во времена, когда нас тесно связывали узы ненависти и недоверия.
— Поздно спохватилась, — мягко, тихо, но однозначно неодобрительно промолвил он.
— В смысле?
— Когда ты в самом деле боялась этого, то каменела от моего прикосновения, даже самого невинного. Каменела и тогда, когда я смотрел на тебя. Вот тогда ты боялась. До смерти боялась. Но не сейчас.
Произнеся это, желтоглазый преспокойно пошел к выходу из комнаты.
— Стоять! — рявкнула я, и соскочила с кровати, на которой в беспорядке лежали вещи, в которых я искала смарагд. — Как это я не боюсь? Да для меня беременность это крах, крах всего, шок, ужас!
Он не обернулся и не остановился. Мне пришлось обогнать Зена и преградить ему путь. Я требовательно посмотрела в его глаза; они имели прохладное, даже циничное выражение.