— Ладно, так будем шить. У Млада рванина везде.
Мы с Треденом подошли к клетке; пока бородач рылся в сумке, Зен открыл клетку и безо всякого страха вошел внутрь. Млад тяжело поднялся на лапах, зарычал громче, ощерился, даже попытался цапнуть Зена, пахнущего не лесом, не собой, а чем-то другим, дымным, птичьим.
— Свой! — сказал Зен не громко, но и не тихо, глядя Младу в глаза и, как только тот закрыл пасть, безо всякого страха опустился рядом с ним. — Свой я, свой. Не признал, приятель?
К тому моменту волк уже узнал желтоглазого. Подтянувшись к Зену, Млад ткнулся ему в живот и заскулил.
— Младушка мой, — расчувствовался Треден. — Кто ж его так, Зен?
— Свои же, серые, наверное, подрали. В чужие угодья забрел. Что там с иглой?
Треден как раз пытался вставить жилу в иглу и при этом не уронить свисающую с плеча сумку.
— Дай мне, — предложила я.
Вспомнив, что разок мне уже приходилось зашивать рану, Треден легко передал иглу мне со словами:
— Ты уже умеешь. А мы того, держать его будем.
— Лучше ты шей, Тред, — возразил Зен.
— Не-не, она пусть шьет. Она это может. Она и тебя бровь зашила, и ладно так, что и шрама-то не видно.
— Ладно, заходите уже…
Собравшись с духом, я вошла в клетку.
…Это длилось долго. Это было тяжело во всех смыслах: света было недостаточно, Млад рычал и рвался, и руки у меня дрожали, путались в шерсти, на которой была и засохшая кровь, и свежая. Глубоких раны у него было две, одна на загривке, за который его хватали и рвали, а другая – на боку. Под конец мы рычали уже вчетвером: Млад от боли, между жалобным скулежом, а мы – от нервного напряжения, друг на друга. Тяжело удержать громадного волка на месте… Когда оставалось совсем немного сделать, Млад вырвался и-таки схватил меня за правую руку.
— Все, иди, — пропыхтел Треден, наваливаясь на него, чтобы удержать своим телом, а Зен уже держал его за шею.
— Нет, — зло рявкнула я, — закончу!
И закончила, левой рукой. Млад еще долго потом жаловался, но, по крайней мере, самые глубокие его раны были зашиты, хоть и кое-как. Остальные же могли затянуться и сами, если верить Зену. Треден уложил его голову волка на колени и ласково что-то шептал; Зен, который все это время прилагал большие усилия, чтобы удержать зверя, оперся спиной и прутья клетки и закрыл глаза. Лицо у него было серое.
Примерно так же, наверное, выглядела и я. Улучив момент, пока никто на меня не смотрит, я закатала рукав платья и обнаружила две дырочки на предплечье, окаймленные синим и красным, и еще одну снизу. Помимо этого, от самого давления челюстей рука тоже посинела.
— Сильно прихватил? — хрипло спросил желтоглазый.
Я вздрогнула и увидела, что он смотрит на меня.
— Нет, — коротко ответила я и скорее задернула рукав. — Просто синяк будет.
Он не поверил и подполз ко мне. Я попыталась спрятать руку за спиной, но это было бесполезно в случае с Зеном: он может справиться даже с мощным волком, что уж говорить о тощей слабой мне?
— Надо же, — проговорил он, приглядываясь к ранкам, — а ты даже не пикнула, когда он цапнул. Может, в тебе и впрямь сидит дух, Ирина, который дает тебе дерзости, сил и отнимает боль? Иначе я просто не понимаю, что ты такое.
— А ты что такое? Как ты понял, что Вазраг хотел пустить Млада на шубу и вырвать его клыки?
— Многие идиоты верят, что если забьют волка, медведя или рысь, наденут шкуру и навесят на грудь ожерелье из клыков, обретут силу своей жертвы.
Говоря об идиотах, он немного пережал мою покусанную руку, и мне стало еще больнее; на глазах даже слезы выступили.
— Больно сделал? — тихо спросил Зен.
— Разве духам бывает больно? — спросила я дрожащим голосом. Слезы потекли из глаз. Я подняла свободную руку, чтобы смахнуть их с лица, но желтоглазый меня опередил, и медленно и нежно стер своими пальцами соленую влагу с моей кожи.
— Почему ты себя совсем не бережешь? — спросил Зен.
— Млада разве удержишь…
— Я не об этом. Ты против всего мира воюешь.
— Это не я, а злобный дух… — хмыкнула я, и мое лицо снова скривилось. Раз уж начала плакать, то кран закрыть не так-то просто… Я пошевелилась, чтобы встать, но Зен меня удержал, и, потянув за помеченную Младом руку, прижал к себе. В этот раз у меня не возникло и мысли о том, чтобы отстраниться.
Мне очень хотелось, чтобы после всего произошедшего меня обняли. И мне очень хотелось хотя бы на время почувствовать себя под защитой. Под настоящей защитой.
Меня нежно пошевелили.
Я открыла глаза и в теплом свете факела, который прикрепили со стены к клетке, увидела лицо Зена, непривычно миролюбивое, даже ласковое. Глаза его тоже светились мягко, тепло.— Что-о-о? — недовольно протянула я, силясь держать глаза открытыми: настолько еще хотелось спать.
Зен улыбнулся; мое сонное недовольство его позабавило.
— Укус подчистить надо. Я вино принес.