Декстер во тьме

Целых шесть слогов. Для него это было практически речью.

— Хорошо, — вздохнула Рита. — Если ты и в самом деле думаешь…

— Я почти никогда не думаю, — заметил я. — Это мешает умственному процессу.

— Тут смысла нет никакого, — сказала Астор.

— А тут смысл и ненадобен. Это правда, — парировал я.

Коди покачал головой. «Пни жестянку», — буркнул он. И вместо того, чтобы подивиться на прорезавшийся у него зуб разговорчивости, я просто пошел вслед за мальчиком во двор.

Глава 2

Конечно, даже с раскруткой великолепных планов Риты жизнь вовсе не была сплошь праздником и сладостями не баловала. Была и настоящая работа. А поскольку Декстер ничто, если не добросовестный исполнитель, то делать ее приходилось мне. Две минувшие недели я провел, балуя себя несколькими последними мазками, которые наносил на новый холст. Молодой джентльмен, наделявший меня вдохновением, унаследовал громадную кучу денег и откровенно пускал их на ужасные, убийственные эскапады, пробудившие и во мне желание быть богатым. Его звали Александер Маколей, хотя сам он называл себя Зандер, что, на мой взгляд, отдавало душком дорогой частной школы, хотя в том, вероятно, и был смысл. Парень был стопроцентный англичанин, хипарь трастов и фондов, во всяком случае, это существо никогда не утруждало себя настоящей работой, зато полностью отдавалось легким забавам того толка, которые заставили бы мое пустое сердце слегка зайтись, если бы Зандер выказал чуточку больше вкуса в выборе своих жертв.

Деньги в семейство Маколей пришли от несметных овечьих стад, бесконечных цитрусовых рощ и свалки фосфатов в озеро Окичоби. Зандер частенько наезжал в бедные районы города, чтобы излить свою щедрость на городских бомжей. А тех немногих любимчиков, кого он и впрямь решил поддержать, как сообщалось в прессе, он привозил на семейное ранчо и давал им работу. Это я узнал из газетной статейки, заходившейся от слез умиления и восхищения.

Декстер, конечно же, всегда готов аплодировать духу благотворительности. Однако, вообще-то, я к Зандеру так сильно привязался, потому что почти всегда этот дух, как предупреждающий знак, извещает: под маской Матери Терезы творится нечто гнусное, зловредное и игривое. Не то чтобы я сомневался, будто где-то в глубинах человеческого сердца и впрямь живет некий дух добра и заботливости, замешенный на любви к ближнему своему. Конечно живет. То есть я хочу сказать, что должен он где-то там быть. Просто я никогда не видел его. А поскольку во мне нет ни человечности, ни подлинного сердца, я вынужден опираться на жизненный опыт, а тот убеждает меня: милосердие начинается дома и почти всегда там же и заканчивается.

Итак, когда я вижу молодое, богатое, смазливое и во всем ином нормально выглядящее человеческое существо, щедро разбрасывающее свои средства по мерзости запустения на земле, то мне стоит труда принять альтруизм за чистую монету, в какие бы красивые наряды тот ни рядился. Если разобраться, мне вполне прилично удается представлять картинку прелести и невинности самого себя, а мы же знаем, насколько она точна, ведь так?

Последовательный взгляд на мир меня удовлетворил: Зандер ничем не отличался, просто был намного богаче. А унаследованные деньги сделали его малость неряшливым. Потому как, исходя из скрупулезной налоговой отчетности, которую я раздобыл, семейное ранчо не было заселено и бездействовало, что ясно указывало: куда бы он ни вывозил милых его сердцу грязнуль, там не было здоровой и радостной жизни, наполненной сельским трудом.

А еще лучше для моих целей было то обстоятельство, что, куда бы ни отправлялись бомжи со своим новым другом Зандером, они топали босыми. Поскольку в особой комнате его чудесного дома в Корал-Гейблсе под охраной весьма хитрых и дорогих замков, над которыми мне пришлось попотеть почти целых пять минут, Зандер хранил кое-какие сувениры. Дурацкий риск для монстра. Я об этом знаю от и до, так как сам занимаюсь тем же. Когда, однако, какой-нибудь трудолюбивый следователь наткнется на маленькую шкатулку памятных мне вещиц, то не отыщет в ней ничего, кроме стеклянных пластинок с капелькой запекшейся крови на каждой. И никак нельзя будет доказать, что любая из них таит в себе что-то зловещее.

Зандер был не так уж и умен. Он хранил по обувке с каждой своей жертвы и рассчитывал, что гора денег и запоры на двери надежно сберегут его тайны.

Неудивительно, что у монстров такая дурная репутация. Слишком наивно было на словах… и обувка? Серьезно, всего нечестивого ради, обувь? Я стараюсь относиться терпимо и с пониманием к причудам других, но это было слегка через край. Что могло привлекать в провонявшей по́том, обляпанной застывшей слизью кроссовке? Да еще взять и вот так выставить их в открытую. Такое едва ли не оскорбляло.