Дела адвоката Монзикова

– Видите ли, Александр Васильевич, я пришел к Вам с очень необычным делом! У меня есть очень большая…

– Сумма денег, которую Вы хотите со мной разделить? – и Монзиков заразительно засмеялся.

– Насчет денег можете не беспокоиться! Деньги будут! Проблема в том, что у меня стряслась беда, – Виталий Сергеевич старался подойти к своей проблеме издалека. Но Монзиков – великолепный психолог – разгадал перспективу исповеди и тут же перешел в контрнаступление.

– Короче! Вы вляпались! Во что? Где? С кем? Когда? Понимаете мою мысль, а? – и Монзиков настолько глубоко засунул в ухо карандаш, что даже подпрыгнул. На кончике обгрызенного со всех сторон кохинора видна была сера. Комок был таким большим, что Монзиков радостно хрюкнул. Затем аккуратно скомкал его и начал тихонечко обнюхивать. Когда прошло секунд 5-6, Александр Васильевич внезапно выпрямился и залихватски бросил свой «ушной серный комок» в открытую форточку. – Попал! Ай да я, ай да молодец! – Монзиков по-детски улыбнулся подобной удаче.

– Хорошо! Буду краток. – Виталий Сергеевич вдруг увидел, как дверь отворилась, и на пороге появился мужчина, при виде которого Монзиков подскочил от радости.

– Гога! Гога, ты ли это? Сколько лет, сколько зим? Знакомься, это – Гога! – Монзиков стал представлять друг другу мужчин. – Гогу все знают и все любят! Правда, Гога? А это мой клиент. Ну, Гога, рассказывай, как ты и где ты?!

– Да я, наверное, не вовремя? Может, вечером или… – Гога явно был смущен.

– Александр Васильевич! Позвольте, я доскажу свою историю… – Виталий Сергеевич вдруг отчетливо понял, что Монзиков мысленно уже не с ним. Более того, если Монзиков, встретив этого Гогу, уйдет, то день будет потерян окончательно. А впереди суббота и воскресенье.

Гога был давнишним Монзиковским приятелем. Судьба его была весьма и весьма оригинальна.

Гога, или Игорь Семенович Ляхов, был мужчиной среднего роста со среднестатистическими параметрами. Лицо было, можно сказать, неказисто. Лысоватый, чуть сутулый, с едва торчащим наружу животиком и большим, как у Монзикова, задом. Впалая грудь, сутулость и тоненькие ножки Игоря Семеновича делали похожим на вопросительный знак.

Ляхов в последние годы носил от младшего сына школьную форму синего цвета, где были отпороты погончики и блестящие пуговицы. Во внутреннем кармане курточки всегда были:

– зубная паста «Лесная»;

– зубная щетка;

– маленький кусочек туалетного мыла турецкого или цыганского производства;

– здоровенный носовой платок, который сильно смахивал на детскую пеленку;

– большие комки ваты;

– бельевая прищепка;

– одеколон;

– бутылочка из-под Пепсиколы с питьевой водой.

Игорь Семенович был уверен, что когда человек испражняется, то газики выходят не только оттуда, но и из ушей, носа, рта, глаз. А раз так, то надо не только вкладывать в нос и уши вату, но и закрывать глаза, чтобы процесс происходил как можно быстрее и эффективнее. После того, как процесс заканчивался, Игорь Семенович снимал с носа прищепку, вынимал из ушей бируши, чистил зубы пастой и мыл лицо и руки, вытираясь своим замечательным носовым одеялом.

Игорь Семенович был чем-то похож на чайку: поел – испражнился, поел – испражнился.

С Монзиковым они были знакомы давно и обоих друг к другу тянуло с такой силой, что бывали моменты, когда им достаточно было просто побыть вдвоем, молча посидеть на скамейке или пройтись по улице, и сразу же оба получали положительный заряд бодрости на неделю, а иногда и на месяц.

Ляхов видел в Монзикове верного и преданного, чистого и непорочного, с непростой судьбой друга. И Монзиков мнением Ляхова очень и очень дорожил. Если возникали трудности, то каждый из приятелей все бросал и спешил на помощь к другу.

Игорь Семенович говорил несколько высокопарно, не спеша. Он редко улыбался и все происходящее вокруг воспринимал очень и очень серьезно. Когда кто-нибудь задавал ему вопрос, например, «Который сейчас час?», то Ляхов, крепко задумавшись, надув щеки, начинал ответ примерно так: «Да! Как я полагаю, сейчас, вероятно, около 18 часов дня. Хотя на моих часах без трех минут шесть, но, возможно, они спешат или отстают. Я утром проверял и время, и завод, и должен заметить, что существенных корректур в работу часового механизма я не внес. Поэтому, с вероятностью, близкой к 95 % можно полагать, что мои часы идут достаточно точно и времени на них около 18 часов дня».

– Ну, Гога, пойдем пивка попьем, а? – Монзиков весело подмигнул и начал собирать вещи, т. к. решение о бурном и многообещающем отдыхе он уже принял.

– Санька! А что ты будешь делать с товарищем? Надо бы закончить…

– Дружба и дружбаны – это святое! Я правильно говорю, а? – Монзиков подошел вплотную к Монарцику, взял крепко-крепко среднюю пуговицу пиджака и посмотрел на своего клиента так, что тому ничего не оставалось, как выжать из себя слова, ставшие последним аргументом для ухода из коллегии.

– Правильно, правильно…

– Вот видишь, Гога, все считают, как и я! Догнал, а? – Монзиков, выходя из комнаты, весело подмигнул растерянному Монарцику.