Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков

Лебезятников не придает никакого значения живой личности, человеку: «Все зависит, в какой обстановке и в какой среде человек, – провозглашает он. – Все от среды, а сам человек есть ничто». Это очевидная перекличка с романом Чернышевского, который по поводу корыстолюбивой до полной безнравственности Марьи Алеексеевны Розальской, матери Веры Павловны, говорит: «Теперь вы занимаетесь дурными делами, потому что так требует ваша обстановка, но дай вам другую обстановку, и вы с удовольствием станете безвредны, даже полезны». Не дано развиться хорошим человеческим задаткам и другого героя романа «Что делать?», Сержа Сторешникова, только потому что он принадлежит к петербургской «золотой молодежи».

Формула «среда заела», широко применяемая в это время в русской публицистике, позволяла объяснять человека с позиций его прямой зависимости от обстоятельств жизни. Достоевскому наверняка была знакома работа Р. Оуэна «Об образовании человеческого характера», напечатанная в русском переводе в 1865 году, где английский социалист-утопист рассуждал: «Лица, совершающие теперь преступления, не виноваты в них: вся вина лежит на системах, в которых они были воспитаны. Устраните обстоятельства, способствующие совершению преступлений, – и преступлений не будет. Замените их условиями, при которых зарождается склонность к порядку, правильности, воздержанности, трудолюбию – и эти качества непременно явятся». Подобные «книжки» «социалистов» упоминает и возмущенный Разумихин. Г. Коган предполагает, что Разумихин имел в виду книги Н. Неклюдова «Уголовно-статистические этюды. Этюд первый. Статистический опыт исследования физиологического значения различных возрастов человеческого организма по отношению к преступлению» и К. Кавелина «Мысли о современных научных направлениях по поводу диссертации Н. Неклюдова «Уголовно-статистические этюды»», вышедшие в 1865 году. В духе идей революционеров-демократов Неклюдов и Кавелин утверждали, что «количеством и даже качеством преступлений управляют обстоятельства, которые им благоприятствуют или не благоприятствуют».

Оборотной стороной «статистического» подхода к человеку, «запрограммированного» средой, явилась теория об определенном «проценте» жертв, обреченных обстоятельствами на проституцию и преступления. Эта теория стала предметом обсуждения в русской периодической печати 1865–1866 годов в связи с переводом на русский язык и изданием в 1865 году книги известного бельгийского математика, экономиста и статистика А. Кетле «Человек и развитие его способностей. Опыт общественной физики». Об этой теории вспоминает Раскольников в сцене с пьяной девочкой на бульваре. Настольной книгой Лебезятникова является работа А. Вагнера, популяризатора идей Кетле, «Общий вывод положительного метода», изданная в 1866 году, где автор доказывал, что можно «с большой точностью предсказать наперед, сколько браков, разводов, самоубийств и преступлений случится в следующем году и как они распределятся».

Для Достоевского такая позиция была неприемлема. Идее «среда заела» писатель противопоставил идею нравственно-христианской ответственности человека как за свои поступки, так и за все зло, что совершается в мире.

В Чернышевском, кумире «прогрессистов», Достоевского настораживала вера в безусловную благость освободительных идей и теорий, способных осчастливить человека и человечество. Достоевский ощущал «заемность» этих идей, их чужеродность русскому народу. В разговоре с Авдотьей Романовной Разумихин восклицает: «Все-то мы, все без исключения, по части науки, развития, мышления, изобретений, идеалов, желаний, либерализма, рассудка, опыта и всего, всего, всего, всего, всего еще в первом предуготовительном классе гимназии сидим! Понравилось чужим умом пробавляться».

В записных тетрадях 1872–1875 годов Достоевский отметил: «Социализм – это то же христианство, но оно полагает, что может достигнуть разумом». Вместе с тем, по мнению писателя, рассудок «есть вещь хорошая, это бесспорно, но рассудок есть только рассудок и удовлетворяет вполне только рассудочной способности человека». Социалисты не учитывают «живой жизни», живого человека, а жизнь опрокидывает схемы. «Оттого так и не любят живого процесса жизни: не надо живой души, – говорит Разумихин о социалистах. – Живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики…» И в этом, по Достоевскому, взгляды революционеров-демократов обнаруживают много общего с позицией Раскольникова, который, как и они, пытается «с одной логикою натуру перескочить».