Сначала перед нами появились две тарелки с овощным салатом с брынзой. Едва мы расправились с ним (набросились-то на него мы вовсе не как «приближенные к королю господа», а как изрядно оголодавшие путники), на месте опустевших тарелок тут же появилось пышущее жаром горячее — запеченный картофель с зеленью и куриные крылышки. В бокалах то и дело само появлялось вино, поэтому, когда мы, уже насытившись, откинулись на спинки стульев и я ощутила, как плавно туманится разум, Лесс внезапно вскинул на меня глаза и произнес:
— Хель…
Этот вкрадчивый тон… Что же столь щекотливое он хочет спросить, раз так собирается с мыслями.
— Те письма, что приходили тебе в Академию. Ты ведь просто не хотела мне рассказывать, от кого они. Но почему?..
Я залпом опрокинула в себя остатки вина, отставила бокал в сторону, завороженно проследив, как он снова наполнился до середины, и сухо произнесла:
— Потому что его нет. Уже давно.
И замолчала, глядя в окно на изумрудного дракона, который, не дождавшись нас, вспорхнул к небу и медленно начал удаляться, тая в закатных лучах.
Когда несколько лет назад начиналась война с Корханном, правитель, решив обойтись меньшими затратами, распорядился собрать добровольцев среди мирного населения, и одним из них стал Арлан. Считали, что противостояние окажется непродолжительным, и каждый верил, что степняки снова уйдут в родные земли ни с чем, как бывало уже неоднократно. Но на этот раз корханнцы воспылали неподдельной жаждой борьбы, и настолько хорошо их убедили, будто они смогут «вернуть» прилегающие к Гремору пустынные территории, что битвы пошли излишне кровопролитные.
Сейчас назвать это войной уже язык не повернется — незначительные перепалки вдоль границ в исполнении особо приверженных идее степняков. Корханну не повезло — им достался не самый умный правитель, зато он сумел внушить людям, что им нужна эта война и эти земли.
С чем были согласны в Греморе все до одного, так это с тем, что самих степняков слишком мало даже для своих территорий, и тем более непонятно, зачем они полезли на чужие земли.
Но в первые месяцы войны были погибшие.
Я готовилась к экзамену по практической магии в момент, когда внутри что-то оборвалось и рухнуло. Не требовалось провидческого таланта, чтобы понять, что произошло.
Я любила Арлана. Мы только задумались о свадьбе, как вдруг наш мир, все наши планы и надежды осыпались пеплом к моим ногам, оставив только рваную сквозную дыру в груди и немой вопрос «Почему он?..».
Экзамен я провалила. Равно как и последующие. Убитая и раздавленная, я не могла совладать с собственной магией, не могла думать о чем-то другом, смотрела в учебники — и видела только смеющиеся карие глаза, которых больше нет в нашем мире.
Вечерами я сидела на краю обрыва и мечтала, что он меня заберет, но он даже не снился.
Его родителям весть так и не пришла. Может быть, по ошибке или где-то затерялась в пути. Я не смогла им сказать и до сих пор не знаю, правильно ли поступила. А ведь не почувствуй я тогда — как бы мне жилось сейчас? В ожидании того, что он, может быть, вернется?
Из Межрасовки меня отчислили. Восстановиться удалось лишь через год, когда я с горем пополам взяла себя в руки, встряхнулась и — начала учиться с настоящим остервенением, пытаясь знаниями забить образовавшуюся в душе пустоту. Каждый миг, когда в голову лезли мысли об Арлане, я начинала про себя повторять необходимые для различных ритуалов ингредиенты. Иногда и вслух, чтобы перекричать собственный внутренний голос.
А около года назад мне начали приходить письма от Арлана. Что с ним все хорошо, просто не мог сообщить, что жив-здоров, что обязательно вернется и все у нас будет по-прежнему. Но я точно знала, что это не мог быть он. Хотела бы в это верить — но… Читать эти письма — что смотреть чужому человеку, с чужой энергией и незнакомым запахом, в лицо, когда он доказывает тебе, что вы давно и тесно дружите. Или того хуже — собираетесь играть свадьбу.
Письма продолжали приходить. Пусть нечасто и уже не так болезненно, но все еще держа открытым давно волнующий вопрос: кому нужна эта глупая и злая шутка?
А главное — зачем?..
— Так зачем ты отвечаешь, если уверена, что это не он? — осторожно спросил Лесс, когда я замолчала, глядя в одну точку перед собой.
Сколько лет, оказывается, я хотела это выплеснуть и как старательно это в себе забивала. Как прекрасно я научилась не думать, лишь дежурно отвечая на письма и ожидая каждый день какого-то удара.
— Хочу узнать, кто этот выродок. — Я опрокинула в себя еще бокал вина. — Пусть пока что думает, будто ему удалось меня провести.
— И что с тобой сейчас? — спросил он.
— Ну как тебе сказать… — ответила я, понимая, что уже немножко перебрала. — Сейчас я сыта, довольна жизнью, и кажется, что, как обычно, кого-то спасаю в компании симпатичного верлена, питающего ко мне самые теплые чувства…
— Дурында, — усмехнулся Лесс. — Из-за этих писем. Что ты чувствуешь?