Дела и люди(На совесткой стройке)

Этим, в сущности, и закончилась вандерлипповская эпопея. Больше о нем никто ничего не слыхал. Хотя Камчатка и осталась в советских руках, но концессии там получили, вместо американцев, пронырливые японцы. Еще один концессионный эпизод заслуживает внимания.

При создании смешанных лесных обществ основной принцип был следующий: бывшим владельцам ничего не возвращается обратно. Декрет о национализации остается в силе, но все имущество предприятий переводится в основной капитал новых смешанных обществ, акции делятся пополам между старыми капиталистами ныне концессионерами - и советским правительством. Обе стороны являются заинтересованными в будущем развитии этих обществ. По определению Ленина, концессия была договором между государством и капиталистом, который берется поставить или усовершенствовать производство (например, добычу и сплав леса, добычу угля, нефти, руды и т. д.). За это капиталист платит государству долю добываемого продукта, а другую долю получает сам в виде прибыли.

Во время переговоров с норвежцем Притцем выяснилось, что один из его прежних компаньонов категорически отказывается участвовать в деле. Поэтому было решено, что из проданного товара 40.000 английских фунтов будут выделены для уплаты этому упорствующему лицу, и, таким образом, соглашение сможет состояться. Красин, подписывая этот договор в качестве полпреда, предполагал, что процедура утверждения будет та же, что и прежде, то есть Ленин одобрит, основные принципы соглашения. Однако, к тому времени начал уже функционировать, так называемый, Главный Концессионный Комитет, и оказалось, что и эта концессия должна была пройти через новую инстанцию. Комитет решил, что уплата 40.000 фунтов есть замаскированная денационализация и, утвердив концессионный договор, в то же время высказался против выдачи этих денег. К моему удивлению, я получил от Комитета, за подписью его председателя Каменева, бумагу с соответствующим постановлением. Я немедленно снесся с Красиным, спрашивая: что делать? Нужно сказать, что Ленин тогда был уже не у дел вследствие болезни, и не к кому было апеллировать, ибо только он мог понять и допустить такое «нарушение закона», между тем как другие могли заподозрить личные и корыстные мотивы… Красин, когда я к нему обратился, немного призадумался. Затем, медленно и многозначительно посмотрев на меня, он взял бумагу из моих рук, разорвал ее, зажег спичку и тут же сжег документ, сказав: «Вы никакой бумаги не получали...» - После стольких пустых разговоров, - добавил Красин, - это одно из первых реальных дел. Если же мы заявим, что меняем условия, на которых мы уже столковались, то таким поступком мы окончательно подорвем переговоры с иностранцами. Что же касается сорока тысяч фунтов, вы продадите им их же лес на эту сумму дешевле. И волк будет сыт, и овцы целы.

Желание достигнуть положительных результатов было так сильно, что я пошел на это «беззаконие». В тот период господствовало сознание, что высшим законом и главным мерилом поведения должно быть благо революционной страны.

Увы, через несколько лет, когда начались гонения на меня со стороны ГПУ, я часто в длинные бессонные ночи ставил себе этот вопрос: что будет, если ГПУ начнет меня «допрашивать с пристрастием» и поставит вопрос об этом инциденте? Но, к счастью, эта чаша меня миновала.

Советский Союз не только давал концессии, но в отдельных случаях пытался также и получать таковые. О двух таких характерных эпизодах я хочу сказать несколько слов.

До войны и революции крупный грузинский промышленник К. приобрел громадные лесные концессии в Персии. Он получил весь лесной массив (преимущественно дуб), покрывавший склоны плоскогорья той части Персии, которая граничит с Кавказом и Каспийским морем. Так как в то время Персия еще не обладала упорядоченным сухопутным транспортом, и все движение товаров шло через Черное море, Кавказ и Каспийское море, то во время войны эксплоатация не могла быть начата. Потом пришла революция… Однажды, уже при Советах, я был вызван к Красину и застал там К., грузина-концессионера. Был намечен следующий план. Советы станут владельцами этой персидской концессии. Там будут построены крупные лесопромышленные предприятия по выработке шпал для Кавказских железных дорог, а лучший лес будет экспортироваться за границу.

С этой целью мною была образована экспедиционная комиссия, которая провела несколько месяцев в Персии и изучила все возможности этого дела. Характерно, что в то время председатель персидского совета министров очень благожелательно относился к этому проекту. В принципе дело было одобрено даже Политбюро. Причем надо отметить, что эта концессия рассматривалась не только под углом зрения коммерческим, но и политическим: как средство увеличения советского влияния в Персии. Было ясно, что работать в Персии придется на капиталистических началах, но в данном случае это не вызывало возражений даже со стороны самых «правоверных»...