Дела и ужасы Жени Осинкиной (сборник)

Аппарат, на котором вошедший скорее прилетел, чем приехал, стоял за окном, всем видный, – чешская «Ява», переделанная под «Харлея».

Два года назад Владислав сказал себе: «Если у меня не будет самолета, значит, у меня будет мотоцикл». Вложенные за эти два года в его мотоцикл деньги если не приближали его к стоимости небольшого двухместного самолета, то, пожалуй, дотягивали до ее половины.

Люди на мотоциклах делятся на две группы – байкеров и мотоциклистов. Мотоциклисты просто катаются или ездят по своим делам. Байкеры, как выразился однажды ближайший друг Владислава Эдик, «имеют свою тему». Они должны зарабатывать байкерским делом – чинить или переделывать мотоциклы, шить одежду для байкеров, участвовать в международных гонках и в международных байкерских фестивалях (очередной намечался в Санкт-Петербурге, куда вся западносибирская компания и собиралась своевременно рвануть).

Эдик выдвигал и такой тезис: «Настоящий байкер вообще не должен нигде работать – только кататься». А когда Владислав, только вступавший тогда в сообщество байкеров, спросил Эдика: «А где же деньги-то брать? У предков, что ли? Так моим я, наоборот, помогать должен», тот ответил: «Существуют хорошие люди, которые нас спонсируют».

Владислав не знал имен этих людей и никогда их не видел. Он, конечно, продолжал все время подрабатывать и давал деньги родителям – он жил с ними вместе. Но Эдик и правда подкидывал ему не раз немалые деньги – на мотоцикл.

Но в их компании были люди, работавшие в офисах, – в том числе в представительствах иностранных фирм и банков. Всю неделю они ходят на службу, одетые с иголочки, а вечером в пятницу натягивают кожу. Как сказала Владиславу его новая знакомая из фирмы «Марко-консалтинг»: «На субботу-воскресенье я превращаюсь в плохую девчонку». У них были свои клубы – в Шумихе, в Шадринске, в Кургане. Чужие туда не допускались.

Владислав снял шлем и очки и молча обошел комнату, с каждым здороваясь за руку. Пожимая руки людям, ему не знакомым, – Сане, Леше, Жене, Ване-оперу и Тому – не забывал представиться.

Нита, которая и позвала Владислава сюда, и единственная из всех знала, зачем он тут, взяла инициативу в свои руки.

– Слава, расскажи всем, что ты видел в марте у мостика. Здесь все свои, за дверь ничего не вынесут.

Ему освободили табурет. Слава уселся, оглядел всех.

– Ну, в общем, так. Часов десять вечера было. Я иду на скорости около 180. Вокруг, конечно, темнота полная, только дорогу перед собой освещаю фарой. И вдруг меня повело на мостике – подморозило к ночи, лед. Машина вправо пошла, чуть перила не сбил. А лед-то на реке уже подтаивал, я бы пробил его и сразу на дно ушел. Ну вот, когда я вправо пошел, то и фарой, ясное дело, шаркнул вправо – ну, как бы веером повел, пока машину не выправил. Ну, скорость-то в этот момент уже не та была. И я увидел... чудное что-то. Лежит на снегу вроде девушка, без шапки, блондинка. И лицо какое-то странное, в пятнах, что ли. А над ней стоят два типа, и один что-то совсем непонятное делает.

Владислав замолчал.

Все слушавшие не просто молчали – не дышали.

– И что же он делал? – с неожиданно суровой интонацией спросила Женя.

– Да фотографировал ее, вот что. Я сначала глазам не поверил, а когда уже пролетел – понял, что точно, фотографировал. Даже вспышка была. А тут я еще фарой помог.

Он еще помолчал и добавил с кривой улыбкой:

– В общем хороший, наверное, снимочек получился. Девушка-то мертвая была.

– Почему вы так думаете? – спросил Том.

– Да нога так была подвернута. У живых так не бывает. Второй на меня оглянулся – я его узнал.

Оглухинские хором воскликнули:

– Кто?

– А вот это, ребята, я пока не скажу – не хочу, чтоб меня до суда пришили. Суд-то, наверное, новый будет? Парень-то ваш зазря сел. Я вообще удивляюсь, что еще живой хожу, – тот-то меня скорей всего тоже узнал. Даже если в лицо не узнал – вычислил.

– По скорости, – сказал Ваня Бессонов.

– Ну да, – усмехнулся байкер. – И вроде не пасут меня. Правда, на моей скорости это только наши могли бы делать, другим не по зубам. А наших, значит, никого не купили.

Короче, вот когда уже вашего Олега освободят и ко второму суду дело пойдет – я, конечно, свои показания дам. Не сомневайтесь.

– А когда Олега судили – что ж ты молчал? – не выдержал Мячик.

– Да его тогда здесь не было, – вступилась Нита.

– Да, я на другой день на полтора месяца на Камчатку уезжал. Там у нас очень серьезный слет был, и потом всякие дела. Я не мог вместо этого с ментами полоскаться. Дая и знать не знал, что по этому делу Олега из Питера повезут. Я потом только узнал, что у мостика девушку раскопали.

– Слава, а тот, кого вы узнали, – местный? – спросила Женя.

– Местный. Ну, не оглухинский, но местный.

– Он продолжает жить на своем месте?

– Продолжает.

– Я могу сказать адвокату о том, что вы здесь рассказали? Может, для надзорной жалобы понадобится.

– Скажите.

– Но ведь доказательств вещественных, как я понимаю, нет? Так что все будет держаться только на вашем опознании. А вдруг опознанный упрется?

– Да есть, есть кое-какие вещдоки, – Слава впервые засмеялся. – Вы уж меня совсем за лоха держите. Утром проезжал я снова этот мостик, остановился ненадолго... Я все-таки понимал, что рано или поздно придется помочь правосудию.

Помолчал и добавил:

– Если допустить, что оно в России есть.

– А как мы вас найдем, когда надо будет?

– Нитка найдет, – коротко ответил байкер.

Попрощавшись, он круто повернулся, вышел, и, как показалось всем, в ту же самую секунду за окном взревел мотоцикл, встал на дыбы, как горячий степной необъезженный конь, и не выехал, а взлетел вместе со Славой с Мячикова двора непосредственно в поднебесье.