Дела и ужасы Жени Осинкиной (сборник)

– Где – там?

– Дак везде! Только Москву засси... защи... засситили... Там чисто... Потому выходить отседа никуда нельзя. В Москву только можно – на самолете...

Он вздохнул. И слушавшим его стало ясно, что вздыхает мальчик о своей давней и несбыточной мечте – билете на самолет в Москву.

Том отметил про себя, что мальчик, как и старушка, говорил «дак» (она, правда, еще говорила «дык») вместо «так». Еще ему почему-то понравилось, как мальчишка сказал «заражо́но» вместо «заражено». В смысл же сказанного Том вдуматься еще не успел.

– Так, – сказал Леша и посмотрел на часового. У того лицо давно приобрело окаменелый вид – точь-в-точь как у тех, кто стоит на посту у Могилы Неизвестного солдата.

– Ой! – вскрикнула вдруг Женя, впервые за все время подавшая голос. – Цветочки какие красивые!

И показала рукой – за огородами мальчикова домишки виднелось алое поле.

– Так, – повторил Леша, глянув на поле, – почему-то уже грозным тоном. – Веди, служивый, показывай цветочки.

Часовой двинулся вперед, по-прежнему, как робот, переставляя негнущиеся ноги, и все потянулись за ним. Мальчик, забыв про СПИД, вышел за калитку к пришельцам и пошлепал за ними босыми ногами, завороженно таращась то на одного, то на другого.

Пришельцам было еще невдомек, что он впервые в жизни увидел не местных.

Вскоре их взгляду открылось большое маковое поле. Покачивая крупными головками, маки нежно алели сплошным ковром. Однако, приглядевшись, легко было различить рядки.

Мак не был дикорастущим. Кто-то посадил его правильными рядами, полол и поливал.

Леша шагнул к ближайшему рядку и увидел то, что ожидал. Стебли были надрезаны, по ним стекал белый сок.

Глава 4 Ягодки

Медленно, как в кино, Леша повернулся всем туловом к часовому и заговорил очень тихим голосом. Но почему-то от звука его голоса у ни в чем не повинного и не робкого Тома душа ушла куда-то в пятки. И ему вдруг захотелось в тот же миг убежать и спрятаться подальше.

– И кто же тут сбытом наркоты занимается? Ты, что ли?

– Не я, – впервые за долгое время заговорил часовой. И голос его странно выдавливался из горла, будто часового душил кто-то во время разговора. – Не я, а сам...

Голос осип и совсем пропал.

– И где этот сам? – грозно, уже возвысив голос, спросил Леша.

Женя, ничего совершенно не понимая, переводила взгляд с одного на другого. Саня же весь подобрался, и показалось на миг, что на плече его повис невидимый Калашников.

– Скоро подъехать должен из города...

– Когда – скоро?

– Через сорок минут подъедет точно.

– Охрана у него большая? – отрывисто продолжал допрос Леша.

– Не-а. Один только. Но... как сказать? Многих стоит.

– Чего? Ты толком говори! – Леша повысил голос.

– Здесь тебе тоже не учащиеся музыкальной школы собрались, – ввернул свое слово Саня. – Ты, сержант, нас не пугай, а то у меня уже штаны... – тут Саня взглянул на Женю и осекся. – Кто такой, охранник-то этот гребаный?

Саня опять покосился на Женю, но посчитал, что слово он выбрал цензурное (хотя охранник заслуживал совсем другого), и этого достаточно.

– Чего пугать, – бормотал часовой, а сам был бледен и затравленно озирался. – Уходить вам надо, братцы, вот что. И вас, и меня положат. Отморозок он... Два раза сидел. Говорят, в 95-м под вышку шел – она еще была тогда, – да другого подставил. К нам сюда недавно пришел. Хвастался, что зимой девушку какую-то убил – по заказу, за большие деньги. Где-то под Курганом, что ли.

Тут Женя широко открыла свои круглые глаза, а Том рот приоткрыл от внимания.