Дела и ужасы Жени Осинкиной

Как родителей Маши вызвала заведующая детским садом. Пошел папа, и заведующая, пылая негодованием, сказала ему, что они всем коллективом готовятся к очередному юбилею Владимира Ильича Ленина, а их дочь — единственная из всех детей в саду — не знает вождя мирового пролетариата в лицо.

— Какой портрет мы ей ни покажем — она на всех говорит: «Лев Толстой»!

Когда Машина мама вернулась из командировки, они с папой стали обсуждать ситуацию. То, что дочка не знала Ленина в лицо, их не только не удивило, но даже удовлетворило: к этому они оба и стремились. Но почему трехлетняя Маша на разные, как сказала заведующая, портреты говорит: «Лев Толстой»?..

Думали-думали, и наконец ее маму осенило.

Первое произведение русской литературы, которое они читали дочери года в два, была сказка Льва Толстого «Три медведя». И читали не по детскому изданию, а непосредственно по одному из томов собрания сочинений Льва Толстого, которое, естественно, было в их доме. Читали не раз и не два. И Маша очень полюбила эту сказку и это собрание сочинений.

У них была тогда одна маленькая комнатка, и весь Толстой стоял на стеллаже рядом с детской кроваткой. Просыпаясь, Маша любила дотянуться до какого-нибудь из томов, усесться поудобней на подушку и начать осторожно его листать. Родители очень удивлялись, потому что в этих книгах не было ни единой картинки — только портрет автора перед титульным листом.

А так как Толстой прожил долгую жизнь, то на одном портрете это был молодой артиллерийский офицер, а на другом — бородатый старик. Словом, портреты в разных томах были мало похожи один на другой. Маша спрашивала каждый раз, показывая пальчиком: «Это кто?» И родители каждый раз отвечали: «Лев Толстой».

Ну, тогда она и решила, видно, что все незнакомые мужчины носят это имя…

Еще хуже дела с Лениным пошли в школе. В лицо его она уже знала, но это не помогло. На второй неделе обучения в первом классе будущая Женина мама пришла домой разгневанная. Швырнула в угол ранец и заявила:

— Я больше в школу не пойду! Там дураки какие-то!

— Что такое?

— Учительница меня спрашивает: «Девочка, а ты знаешь, как звали дедушку Ленина?» Откуда я могу знать, как звали — де-душ-ку Ленина? Еще про бабушку спросила бы!

У Маши сомнений не было, что в школе от нее добивались имени того человека, который приходился Ленину дедушкой.

Она совсем не знала, что тогда в большинстве советских семей было принято, знакомя ребенка с разными изображениями Ленина, по-семейному называть его — дедушка Ленин. Чтобы, так сказать, породнить с основателем правящей партии и Советского Союза своего ребенка. Поскольку родители Маши в ее раннем детстве ничего подобного ей не говорили, вот и получилось такое.

Еще бабушка рассказывала, как вечерами, когда уже все девочки разойдутся по домам, Маша сидит в сумерках во дворе перед окнами их дома на корточках и одна разводит крохотный костерок, пока мама не уведет ее домой. Родители прозвали ее огнепоклонницей.

На второй день Женя полностью выздоровела. И уже планировала визит к одному из жителей Чемальского района.

Ввиду того, что дело с оправданием Олега Сумарокова двинулось по восходящей, пора было если не думать, то хотя бы подумывать о возрождении Братства — и о начале его настоящей деятельности.

И у Жени были основания надеяться, что, во-первых, инициативный и явно добросердечный Игнат, а во-вторых, еще один из юных чемальцев станут достойными членами их сообщества.

Глава 13. Кривая Силье и «Поза Ку»

Олег Сумароков знал про кривую Силье еще тогда, когда мысль о том, что придется убеждаться в верности выводов ученого на личном опыте, могла ему только присниться. И только в кошмарном сне, в котором изо всех сил стараешься проснуться.

Это были выводы о действии стресса, вызванного помещением человека на пожизненное заключение.

Первый год человек пытается осознать, где и почему он находится. Потом начинается стабилизация — заключенный выполняет команды начальства как робот, не задумываясь. А потом — развилка, два пути.

Кому повезет — адаптируется к безнадеге, к тому, что его жизнь кончена. И уже до конца продолжает быть роботом. Второй путь — человек не может адаптироваться к тому, что жизнь кончена, не может быть роботом всегда. И что тогда? Тогда начинается угасание. Идет оно быстро — и умственное, и физическое. Воспаление лимфатических узлов. Изъязвление желудка и кишок. Что-то такое происходит с корой надпочечников — важной частью человеческого здоровья. И человек погибает. То есть «высшей меры» — расстрела — вроде бы и нет, а на самом деле — есть.

Здесь, в Потьме, точнее — в Явасе был один из нескольких пунктов в стране, куда помещают пожизненников.