Дела и ужасы Жени Осинкиной

Через пятнадцать минут машина остановилась.

— Выходи, Женя, мы тебя сфотографируем, — сказал Леша.

Она вылезла и увидела высокую каменную плиту, из которой выходил столб, состоявший из трех стержней. На нем была укреплена большая планка, вроде вывески, с надписью — «Европа». Это же слово было на каменной плите, а под ним почти такими же крупными буквами два слова — «Лена Руслан». Других слов на плите не было. По-видимому, неизвестная Лена неожиданно поняла, стоя у этой плиты, что ее место в мире не меньше, чем у Европы.

Леша сфотографировал Женю у столба и попросил обойти его.

На другой стороне столба была надпись — «Азия». И под ним опять-таки одно слово — «Танька».

Получилось, что Женя снялась сначала в Европе, а потом — в Азии. Это было здорово!

Подъехала шумная свадьба на четырех машинах, и невеста в фате старалась встать так, чтобы сфотографироваться на фоне «Азии», а не «Таньки».

Тут же, у столба — и в Европе, и в Азии, — продавались очень красивые изделия из камней, добываемых прямо из Уральских гор и — с большим ущербом для здоровья от каменной пыли — обтачиваемых местными мастерами. Больше всего — из темно-темно-зеленого змеевика и светло-зеленого серпентинита. Жене легко давались иностранные языки. Поэтому она сразу поняла, что название-то — одно и то же, поскольку и по-английски, и по-французски змея пишется одинаково — serpent, — только произносится совсем по-разному. А если прочесть просто по буквам, как пишется, то и получится серпент- инит.

Стояли шкатулки разных оттенков зеленого цвета, одни — с медными изогнувшимися маленькими ящерицами на крышке, на других же крышках была либо золотая осень, либо светло-зеленые с голубым летние пейзажи. Это все было сделано, как ей охотно объяснили, из крошки настоящих полудрагоценных уральских камней, безо всякой краски. Были идеально обточенные светло-зеленые — из серпентинита с причудливыми, как змеи, прожилками, — пасхальные яйца на подставочках, и темно-зеленые стаканы для карандашей, и вазы для цветов. Но больше всего Жене понравилась единственная вазочка, совсем похожая на те, которые видела она в Музее изобразительных искусств в античных залах, — из красно-белого мрамора. Оказывается, добывался он только здесь и больше нигде. Женя видела его на стенах каких-то станций московского метро. Она не удержалась и, хотя Саня сказал ей лаконично: «На обратном пути!» — купила эту вазочку в подарок своему папе, страстному поклоннику античности. Это было очень недорого — и из ее собственных денег, то есть оставленных ей мамой на еду. И Женя утешила себя тем, что по дороге, вдали от «Макдональдса» и кинотеатров, уже сильно сэкономила.

Когда Саня вырулил от столба на трассу, Леша крепко взял его за правый локоть:

— Гляди!

На большой скорости их обогнал тот самый черный джип.

Обстановка постепенно становилась нештатной.

Глава 13. Скин

За двое суток до этого, через два часа после того, как Женя побывала у Фурсика, Денис Скоробогатов шел по Тверской.

С некоторых пор он ходил с неприятным чувством по улице, которую любил с детства, а в последние годы считал чем-то вроде своего законного владения и выходил на нее в таком примерно настроении, в каком русский помещик выезжал когда-то на охоту в поля, со сворой борзых.

Сейчас Денис шел, и ему чудились груды битого стекла, горящие машины, пьяные крики. Странно, но тогда, в июне, он от души бил эти стекла вместе с пацанами, и хрустальный звон оседающих огромных витрин слушал как музыку. И машины пинал и раскачивал с радостью и даже наслаждением.

Куда делось это чувство? Когда оно сменилось каким-то другим, напоминающим противный вкус во рту наутро после пьянки?

Может быть, тогда, когда он увидел, как кровь струей течет по Дашкиной нежной щеке? И на щеке — широкий порез, от которого — он как-то понял это в одну секунду — обязательно останется шрам. Невозможно было остановить кровь, он стягивал лицо Дашки своим красно-белым шарфом.

Или когда спустя неделю узнал, что сожгли машину у знакомого парня-«афганца», а он, контуженный, с двумя маленькими детьми, зарабатывал на нее три года? Теперь дети все лето будут в городе — не на чем возить их с дачи на процедуры: дети у него были нездоровые. «Афганец», сжимая челюсти, говорил, что будь он тогда у машины со своим калашом — пустил бы очередь от живота и «эти… протрезвели бы уже на том свете, с выпущенными кишками».

…Только в тот момент, когда Денис трясущимися руками старался остановить кровь на Дашкиной щеке, а она плакала и кричала, прямо вопила, он вдруг увидел, что вся Тверская заблевана и залита мочой. А ведь только что орал и ничего такого не видел. Сегодня, спустя полтора месяца, он шел по той же давно мытой-перемытой улице и снова — вот дела! — чувствовал запах рвоты и мочи.

Он шел, и ему стискивало голову как обручем — не от размышлений, потому что размышлять Денис не очень-то умел, точнее, не знал, как это делать, — а от какой-то безнадеги.