Дела и ужасы Жени Осинкиной

Учителя, врачи, инженеры, осужденные безо всякой вины по спущенной из центра «разнарядке» в разных районах страны, и «раскулаченные» сибирские крестьяне стали даровыми дорожными строителями. Как 10–12 тысяч заключенных среди лютой зимы почти голыми руками пробивали тракт в многометровых снежных заносах и вели лесоповал вдоль всей трассы, лучше и не пытаться себе представить — все равно не получится. Одни погибали — подвозили других. Усть-Сема — Камлак — Черга — Мыюта — Шебалино… Около Мыюты находился женский лагерь…

И никто не заучивал в школе стихов про непосильный труд этих мужчин и женщин, костьми ложившихся на строительстве тракта. Никто не услышал на уроках литературы поэмы, подобной «Железной дороге» Некрасова, которую едва ли не каждый, за исключением самых отпетых двоечников, помнит с детства:

…А по бокам-то все косточки русские…

Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?

………………………………………………………..

Слышишь ты пение? «В ночь эту лунную

Любо нам видеть свой труд!

………………………………………………………..

Мы надрывались под зноем, под холодом,

С вечно согнутой спиной,

Жили в землянках, боролися с голодом,

Мерзли и мокли, болели цингой.

…………………………………………………………

Братья! Вы наши плоды пожинаете!

Нам же в земле истлевать суждено…

Все ли нас, бедных, добром поминаете

Или забыли давно?..»

Не учили в советской школе таких стихов про советских заключенных — строителей дорог. Потому и удивляются сегодня — а разве это было?..

Глава 40. Евпатория. Москва. Про русский язык

Полшестого, при уклоняющемся уже, но еще вовсю сияющем крымском солнце вдруг проявился над морем на голубом, слегка испятнанном белесыми тучками небосклоне белый облачный полукруг месяца.

Поднимаясь, месяц бледнел, белел пятнышком на ясном небе, тучки с которого постепенно разбежались кто куда и скрылись за горизонтом.

Не белокрылые — в годы детства Анны Сергеевны по радио то и дело пели «Летят белокрылые чайки — привет от родимой земли! И ночью и днем в просторе морском стальные идут корабли…» — а скорей уж белотелые чайки, махая большими светло-серыми фетровыми крыльями, тяжело залетали вдруг туда-сюда над шелковой, слегка волнующейся гладью. И так же вдруг все сразу, дружно сели на воду вдали, подальше от людей. А на смену им откуда ни возьмись забелели паруса яхт и гордо поплыли по этой глади.

Море совсем утихло, плескалось у каменных ступеней набережной еле слышно. И отчетливо зазвучали в этой тишине все голоса немногих купальщиков.

Молодая, не по возрасту располневшая мать говорила, стоя по плечи в воде и лениво разгребая ее руками, толстому мальчишке лет девяти, просившемуся к ней:

— Я сказала: «Нет»! Когда ты купаешься — я к тебе лезу? Ты скажи — лезу?

Анна Сергеевна сидела на шезлонге, взятом напрокат за две гривны у дочерна загорелых подростков, дневавших и ночевавших в низкой палатке прямо на набережной. Она глядела на зеленоватую морскую покойную гладь, но никакого ответного покоя не возникало в ее душе. Телефон Жени молчал третий день. И где она вот в этот момент, в какой точке нашей огромной и в общем-то неведомой Сибири, что с ней — было неизвестно. Анна Сергеевна не переставала ругать себя, что не уговорила внучку поехать с ними на море. Но мог ли кто предположить такой разворот событий?!

А Женя вот в эти же самые минуты, когда на Алтае солнце уже закатывалось, тоже вспоминала свою бабушку, ее всегдашний добрый взгляд, обращенный на нее, на Женю. Почему-то вспоминалось еще и строгое бабушкино отношение к языку. Она не признавала многих слов, прочно вошедших в словарь не только Жениных, но и ее, бабушкиных, ровесниц. Среди прочих — слова, которым была присуща этакая лихость, залихватскость. Анне Сергеевне это казалось дурным тоном, и только.

Например, она не переносила слова «ковыряться» в переносном его употреблении. «Ковыряться» в самом крайнем случае мог только дантист в зубах пациента.

— Ты уже выходишь? — спрашивала она у приятельницы по телефону.

— Нет, я тут должна еще поковыряться.

— Ту-ся! Тебя же внучка слышит! Ну что это, право, за выражение!

Она огорчалась, когда эта же взрослая женщина, едучи с ней в машине, говорила:

— Вы меня на углу выкиньте, я должна на почту заскочить…

Правота бабушки однажды, по крайней мере, стала очевидной — когда эта же самая приятельница сказала:

— Мне сегодня надо еще на кладбище заскочить.

Тут уж до любого дойдет: что-то не так…

А другая бабушкина приятельница, Ольга Павловна Ермакова, которая жила в Калуге, написала и прислала ей свою замечательную книжку — «Краткий толковый словарь ушедших и уходящих слов и значений». Про слова, которые употреблялись широко еще лет пятьдесят назад, а теперь куда-то поисчезали. Например — авиатор, богадельня, вагоновожатый, извозчик, курсистка, мороженщик, промокашка, чернильница, чистописание…