Дела и ужасы Жени Осинкиной

На столе стояло меню под прозрачным плексигласовым покрытием. Посмотрев и не найдя ничего интересного, Женя механически повернула меню на другую сторону. Там оказалось нечто поинтереснее, а именно — красиво оформленный Прейскурант за испорченную или разбитую посуду.

Женя не могла от него оторваться, пока не прочитала целиком вслух. Приведем и мы его целиком; разумеется, все цены в российских рублях:

«Тарелка малая — 40

Средняя — 50

Соусник — 100

Салатница большая — 90

Салатница малая — 50

Пепельница большая — 60

Пепельница малая — 40

Селедочница — 120

Пиала малая — 30

Блюдо большое — 300

Супница — 200

Чайник большой — 330

Чайник малый — 55

Кружка пивная — 100».

— Бей не хочу, — сказал Саня, ознакомившись с необычным прейскурантом. — Жень, может, кокнешь что-нибудь? Мы с Лехой угощаем. Заплатим, значит.

Женя засмеялась.

— Сейчас, выберу что-нибудь подходящее!

Ножев и Веселаго, тихо посовещавшись, взяли себе по 150 грамм.

— Нервную систему в порядок привести надо, — пояснили они присутствующим. — Расшаталась малость.

Опорожнив рюмки, или, как назвал Ножев, столешники, за здоровье всех присутствующих, они стали хвалить Жене ее папу.

— Отец у тебя — человек! — объявил Ножев. — Сейчас таких мало.

Еще в Оглухине, а потом при прощании в Горно-Алтайске Александр Осинкин успел горячо поблагодарить их обоих и Шамиля за самоотверженную готовность защитить его дочь от верной гибели. И всех троих звал в Москву в любое время.

— Теперь у вас есть где остановиться — а в Москве это главное. Да и вообще…

И добавил загадочно, но для них, в отличие от Жени, по-видимому, никакой загадки в этих словах не было:

— Места найдем!

Глава 58. Встать, суд идет!

Не будем мучить читателя подробностями уже однажды увиденной им глазами героини дороги по Западно-Сибирской низменности к Уралу — да и вообще подробностями.

Скажем только, что после Новосибирска в сторону Европы ехали уже только «Волга» и, конечно, «Харлей».

И доехали постепенно до Кургана, до здания Курганского областного суда, где начинался судебный процесс по пересмотру приговора, вынесенного Олегу Сумарокову.

Женя, Том, Петр Волховецкий и Скин уселись на передней скамье.

Мать Олега, приехавшая издалека — из Тукалинска, — обнявшись с Женей и поцеловав ее, села сзади них.

Сесть впереди мать не решилась. Во-первых, боялась помешать суду своим волнением. Как именно можно этим помешать — она не знала. Но все равно боялась. Во-вторых, адвокат сказал ей, что из Потьмы везут на суд ее сына. И еще больше мать боялась, что как только она увидит его — заплачет. А это тоже может помешать ему правильно отвечать на суде.

Если бы ее спросили, надеется ли она на хороший исход дела, — она бы не смогла ничего ответить. Внутри у нее как будто все перегорело и запеклось. Она уже не имела душевных сил, чтобы надеяться, — ведь и на надежду нужны силы.

Женя смотрела на маму Олега почти с ужасом, хоть и старалась этого не показать. За несколько месяцев, прошедших с того суда, на котором сын был признан присяжными виновным в страшном убийстве и приговорен к пожизненному заключению, мать из молодой сорокадвухлетней женщины превратилась в старуху со впалыми щеками и потухшим взглядом. Поэтому Женя тоже с испугом думала о том, как Олег увидит свою маму.

Славы-байкера уже не было в зале. Он должен был выступать в роли свидетеля и поэтому не мог слушать, как идет заседание, — до того момента, как начнут задавать вопросы ему самому. Это делается, в частности, для того, чтобы свидетель, услышав другие свидетельства, не заколебался как-то в том, что он видел собственными глазами. Бывает и такое. Поэтому Славку отправили в коридор, к неудовольствию Скина.

В одном из самых задних рядов сидели Леша и Саня. Как легко догадались даже самые недогадливые, пропустить событие, ради которого исколесили столько тысяч километров, они никак не могли. Впрочем, каков будет финал сегодняшнего действа, они, очень хорошо знающие состояние судебной системы на своей родине, предугадывать ни за что бы не взялись. Им хотелось взглянуть хотя бы на этого парня, о котором столько было говорено.

Распахнулась боковая дверь, и ввели Олега, прикованного наручниками к конвойному. Он шел, опустив голову, и в зал не смотрел.

Его завели в клетку, и там наручники от конвойного отстегнули. Клетку заперли. Рядом с дверью встали два вооруженных конвоира. Перед клеткой, спиной к ней, расположился за столиком Артем Сретенский, раскладывая бумаги. Он повернулся к своему подзащитному, дружески и ободряюще ему улыбаясь.

Олег сел в клетке на скамейку, которая, как вспомнила Женя, так и называется — скамья подсудимых. И взглянул наконец сквозь железные прутья в зал.