Дела и ужасы Жени Осинкиной

Итак, у них на руках была записка Олега и объяснение Лики о том, что записка адресована ей и ей же показана при личной встрече. При ней спрятана в карман ватника — и там же найдена Женей в присутствии всех ее несовершеннолетних друзей и двух взрослых водителей.

Конечно, лучше, чтоб записку вынимали из кармана оперативники, да в присутствии понятых. Но у членов Братства не было возможности действовать иначе, чем они действовали.

Во-вторых, имелись два свидетеля, подтверждающих алиби Олега, — о них на судебном процессе известно не было. Письменные показания Лики ясно говорили о том, что большую часть той ночи, когда произошло убийство, и уж во всяком случае те самые часы, когда оно произошло, Олег провел в ее доме.

В-третьих, появились какие-то новые факты, возможно, относящиеся уже к самому убийству. Фурсику удалось установить, что негатив принесла девчонка по имени Виктория, по фамилии Заводилова. Правда, квитанцию ей хозяин ателье не выписывал — она была его знакомая, училась в одном классе с его младшим братом. Как к ней попал этот негатив — было пока неизвестно. Но отпечаток с него был теперь у Фурсика на руках.

Ни Фурсик, ни Женя, вообще никто на свете еще не знал о том, что произошло накануне в доме Заводиловых.

Увидев на пальце Виктории кольцо ее убитой сестры и очевидное замешательство на лице дочери в тот момент, когда она перехватила его остановившийся на кольце взгляд, Игорь Заводилов хрипло выговорил:

— Дай…

Виктория молча сняла с пальца именно это кольцо и послушно, как в детстве, протянула отцу.

Он взял, повернулся, неверными шагами дошел до дверей своей комнаты, вошел, закрыл за собой дверь и запер на ключ.

* * *

Восемнадцать часов спустя после этого черная «Волга» продолжала свое движение по Сибири. До Омска оставалось четыреста с лишним километров.

Портрет неизвестной в белом

Глава 1. Заржавленный шлагбаум

Въезд в Омск произошел отнюдь не на рассвете и совсем не так, как предполагалось.

Потом, когда Саня и Леша проводили разбор полетов, они пришли к выводу, что все началось с этого моста через Ишим, ремонтируемой дороги и объезда, в который послали их гаишники (или, как теперь следовало говорить, хотя это глупо и язык сломаешь, гибэдэдэшники).

Коротко говоря, часа в два с небольшим ночи, то есть в самую, хоть и недолгую, летнюю темень, вместо того чтобы выбраться на федеральную трассу и двигаться по ней к Омску, путешественники оказались на узком проселке, петлявшем в немыслимой глухомани.

Попетляв минут двадцать, они вдруг почти уперлись в опущенный шлагбаум. С двух сторон от него виднелись ряды колючей проволоки.

— Это чего, Калуга? — ошарашенно спросил Саня. — Мы куда запоролись-то?

Леша, пригнувшись к рулю, всматривался в сто лет не крашенный металлический шлагбаум. И увидел то, чего ожидал, — высунулось дуло. И вслед за ним раздался голос — надо сказать, не очень уверенный, а скорее даже растерянный, — во всяком случае, не такой, какой подобает часовому:

— Стой, кто идет?

— Тут что, воинская часть, что ли? — спросил Саня Лешу и сам ответил: — Не-а. Не похоже.

Слегка развернувшись, Леша осветил фарами большой стенд слева от шлагбаума.

На нем они увидели следующее: ярко-красными буквами была выведена отнюдь не выцветшая, а явно заботливо подновляемая надпись: «Совхоз „Победа социализма“», пониже — портрет Леонида Ильича Брежнева с молодыми густыми бровями, им обоим, в отличие от их пассажиров, до боли знакомый. Еще ниже — плакат: «Слава доблестным советским воинам-интернационалистам, сражающимся за свободу и независимость Афганистана! Смерть американским захватчикам!».

А к нижней рейке прикреплен разворот свежей газеты, по формату — бывшей, советского времени, заводской малотиражки. Бросался в глаза крупный заголовок — «Правда».

— Ну все, Калуга, концы — у меня крыша едет, — пробормотал Саня и прибавил шепотом несколько неразборчивых слов.

— Стой, стрелять буду! — крикнул голос, обретя некоторую уверенность.

Леша высунулся слегка из окна и сказал миролюбиво:

— Погоди стрелять, братишка, у нас дети в машине. Ты лучше покажись нам и объясни — куда мы попали-то? Мы вообще-то в Омск едем.

Вдруг он ловко выскочил из машины и пошел прямо к стенду.

— Газетку хочу почитать, — объяснил он голосу, оторопевшему Сане и темному лесу, обступавшему их. И начал читать вслух: — «Продолжаются жестокие бои советских воинов-интернационалистов, сражающихся за освобождение Афганистана…»

— Чего? — крикнул Саня. — Какие бои в Афгане! Калуга, ты чего?!

— Санек, гляди, наши, оказывается, еще Пандшерское ущелье берут!

— Ты че, Леха, — жалобно сказал Саня, видя, что друг на глазах повредился в уме. — Мы еще при Горбачеве оттуда ушли…

— Выходит, не ушли! — хохотнул Леша, не отрываясь от газеты. — Вон и Брежнев жив-здоров, его с 96-летием трудящиеся поздравляют. А газетка-то, между прочим, сегодняшняя.

Почитав еще минут пять про себя, он резко повернулся к шлагбауму, где, невидимый Сане, замер обладатель голоса.