Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики

Так, в 1354 г. смертный приговор был вынесен сиру де Маранс за то, что он долгое время держал под арестом у себя в замке, а затем убил местного торговца (исполнявшего к тому же обязанности прево). В качестве доказательства его вины вдова покойного привезла в Париж тело своего мужа[862]. В 1355 г. монахи аббатства в Лиможе протестовали против действий собственного певчего, устроившего в монастыре «частную» тюрьму, которую не полагалось иметь братии, и засадившего в нее истцов. В свою защиту ответчик заявлял, что монахи занимались подделкой документов, а одного из них он и вовсе застал в обществе проститутки[863]. В 1365 г. парламент рассматривал жалобу капитана крепости Тори (Thory) на шевалье де Брагелань, отдавшего приказ посадить его под арест без малейшего на то основания[864]. В 1369 г. спор между настоятельницей монастыря Монтивильер и местным сержантом вспыхнул не только из-за наличия в аббатстве карцера, но и из-за того, что она своей волей посадила под замок несколько человек, подозревавшихся в совершении убийства. Через какое-то время – и на это ушел не один месяц – королевский чиновник все же добился от своих парижских коллег решения о лишении аббатисы прав светской юрисдикции[865]. Еще дольше (с февраля 1395 г. по июнь 1396 г.) в парламенте изучали апелляцию некой служанки из Ла Рошели. Два местных клирика принуждали ее дать показания против семейной пары, у которой она работала и которая, по слухам, довела до смерти собственную беременную дочь, однако женщина категорически отказывалась это делать. Тогда они заключили ее под арест в замке одного из местных сеньоров, принялись пытать и в итоге полностью сожгли ей кожу на ступнях. Тем не менее, клирики были признаны невиновными, а служанку приговорили к публичному покаянию у позорного столба в Париже и в Ла Рошели[866]. В том же 1396 г. к столичным судьям обратилась с жалобой графиня де Комминж, которую захватил в плен сир де Рошфор: пока она пребывала в его тюрьме, он вместе с сообщниками грабил ее владения[867].

Возможно, Бридуль де Мезьер слышал о каких-то похожих казусах и знал об энергичной борьбе королевских судов с «частными» тюрьмами, а потому захотел подстраховаться и получить официальное разрешение на свои дальнейшие действия. Таким образом, и он сам, и чиновники Парижского парламента выступили в рамках данного процесса сторонниками жесткого и даже жестокого обращения с замужними женщинами.

Споры по этому вопросу самым активным образом велись во французском обществе в конце XIV – начале XV в. С одной стороны, излишний контроль за поведением и, как следствие, за моральным обликом представительниц слабого пола многими современниками Бридуля де Мезьера считался недопустимым. Кристина Пизанская, в частности, полагала, что посещение публичных мест и прогулки по улицам города в одиночестве вполне возможны для любой добропорядочной особы – нужно лишь хорошенько выбирать, куда ты идешь и с кем намереваешься встретиться[868]. Если же тот или иной мужчина пытался запереть свою жену в четырех стенах, его зачастую подвергали откровенным насмешкам. Именно так в 1379 г. произошло с Жаком де Шартром, королевским плотником из Парижа. Вернувшись однажды вечером домой, он обнаружил, что входная дверь заперта на замок. На все его расспросы супруга отвечала, что поступила так, страшась угроз бывшего любовника. И уже на следующий день Жак тяжело ранил обидчика, был арестован, а в суде объяснил свой поступок «горячностью, которую может проявить любой женатый человек в подобной ситуации»[869]. Его противник, тем не менее, все обвинения отверг и заявил что плотник – самый обычный ревнивец. Его подозрительность, как полагал адвокат защиты, была столь велика, что он даже

терпеть не мог, когда [его супруга] ходит к мессе, и на протяжении долгих лет держал ее в такой строгости, что она не могла посещать церковь и исповедоваться. Всего раз в год, на Пасху, он сам отводил ее в церковь августинцев, чтобы она исповедовалась, и всегда оставался рядом с ней до конца исповеди, так близко от священника, как только мог. И уводил ее с исповеди еще до того, как она закончит, всячески демонстрируя, как ему неприятно находиться [в церкви]. И не разрешал ей гулять одной, где ей было угодно, но всегда держался рядом[870].