И остановился уже только на площади перед торгом, и то только для того, чтобы поклониться Николе Подстенному, после чего опять повернулся к Авласке и скорым голосом сказал:
– Переговорить мне с тобой надо очень спешно! И чтобы никто не мешал! – А перевел дух и добавил: – И еще перекусить чего-нибудь. А то с самого утра хоть бы какую муху съел бы!
– А, – сказал Авласка, осмотрелся, сказал еще раз: – А! – И только после этого, сообразив, чего Маркелу надо, ответил: – Тогда нам сюда, на торг.
– Так торг давно уже закрыт! – сказал Маркел.
– Для кого как! – сказал Авласка. – Ну!
И они пошли к торгу. Торг, конечно, был уже закрыт по случаю позднего времени, в проходах между крайними лавками стояли рогатки. Правей, сказал Авласка и так и взял правей, а за ним так взял и Маркел. Так они дошли, и это лавок через пять, до следующей рогатки, где уже стояли сторожа, их было двое. Сторожа сразу узнали Авласку и дружески поприветствовали его, а он так же приветствовал их, после чего сказал, что он к Костырихе и этот человек с ним тоже, – и указал на Маркела. Сторожа посторонились, Авласка и Маркел легко перелезли через рогатку и пошли по пустому проходу. Ряд был, судя по запаху, какой-то из съестных, но везде всё было закрыто и никого, даже собак, там не было. Дойдя до поворота, они повернули, после еще два раза поворачивали и зашли в какие-то дальние, тесные места, но там тоже пахло снедью, Авласка подошел к одной двери (закрытой снаружи на заклад) и постучал в нее условным стуком. Там долго никто не откликался, а после бабий голос спросил, кто там.
– Свои! Или не видишь разве?! – строго ответил Авласка.
Бабий голос сказал «откидать».
Авласка откинул заклад, тогда дверь с той (внутренней) стороны потянули на себя, она открылась и Маркел увидел очень старую старуху, одетую в такие же очень старые отрепья.
– Жениха к тебе привел, – сказал Авласка. – Прими, обогрей.
Старуха (правильней, Костыриха, ее так звали) отступила внутрь и махнула рукой проходить. Авласка и Маркел вошли.
Теснота там была страшная! И темнота! И духота. Но, правда, дух был съедобный, лавка же, как после оказалось, была блинная, и поэтому там пахло квашней, сырым тестом, горелым маслом и просто блинами.
– Огня дай хоть какого, мы же не кроты! – строго сказал Авласка.
Старуха раздула огонь, стало кое-чего видно, Маркел с Авлаской протиснулись между мешками (а их было навалено под потолок) и сели к столу, в дальний угол, чтобы сидеть лицом к двери. Авласка, садясь, опять строго сказал:
– А обогреться?
Старуха (а она оказалась не по годам проворная) пошарила в углу и выставила на стол кувшин, сказав в при этом:
– Не знаю, откуда взялся.
– А! – радостно сказал Авласка. – Сейчас не узнаешь, куда он пропал. Дай шкаликов! И дай заедки!
Старуха, ворча, выставила шкалики, а после в миске два окрайка хлеба, несколько головок луку, сушеную рыбу и еще полрыбы.
– У нас всё есть! – сказал Авласка, наливая в шкалики. После строго глянул на старуху и сказал: – А теперь иди гуляй, красавица. Я после стукну, когда будет надо.
Старуха (правильней, Костыриха) ушла на другую половину и плотно закрыла за собой дверь. Маркел и Авласка посмотрели один на другого, после один другому кивнули и выпили. После так же молча закусили. А там выпили и закусили еще раз, и это уже не так быстро. Дальше Маркел сказал:
– А теперь пора за дело. Как тебя из тюрьмы вызволяли?
– Просто, – сказал Авласка. – Пришел тот мордатый, сказал выходить, и я вышел. Он мне на крыльце еще сказал, что ты меня ищешь, и срочно, и это всё. И я пошел тебя искать.
– Мордатый – это кто? – спросил Маркел.
– Ваш стрелец, – сказал Авласка. – Теперь здесь везде их власть.
– Ладно, – сказал Маркел. После сказал: – Это тебя боярин Михаил Нагой на волю выпустил. Помни об этом!
Авласка хмыкнул.
– И не хмыкай тут! – сказал Маркел. – Евлампий хмыкал и отхмыкался! А до него Давыдка Жареный. Про Давыдку знаешь?
– Что знаю? – настороженно спросил Авласка.
– То, что его тем же ножом зарезали, которым до того зарезали царевича, вот что! – сказал Маркел с жаром, но тихо. Авласка отшатнулся, а Маркел еще сказал: – И это не Фома убил, а Тит!
Авласка, выпучив глаза, молчал. Отстраняться ему уже было некуда. А Маркел сказал всё так же тихо:
– Он бы и меня убил тогда, да только того ножа с ним не было.
– Того – это какого? – так же тихо спросил Авласка.
– Красивый нож! – сказал Маркел. – И дорогущий! Черен весь в жемчугах, в самоцветах, а жало огнем горит. И кого надо сам режет!
– Как это сам? – спросил Авласка.
Но Маркел его будто не слышал, Маркел продолжал:
– Мне Петруша про него рассказывал, Петруша Колобов. Петруша видел этот нож, когда они с царевичем пошли под яблоньку в тычку играть. Царевич еще сказал, что это не простой нож, а индейский. Это же какая сила в нем, Авласка! Этим ножом можно слона зарезать, индейцы так слонов и режут. – И вдруг спросил: – Знаешь, что это за зверь такой – слон?
– Как пять быков, – тихо сказал Авласка.
– А тут царевич! – так же тихо продолжал Маркел. – Разве царевич устоял бы? Вот его тот нож и зарезал.