Дела семейные

Отец Наримана, известный как большой мастер писать письма в газеты, гневно осудил священника. Он писал, что для этого дастура, сбившегося с пути истинного, священная церемония инвеституры — вручения судры и кусти посвящаемому в парсы — имеет не большее значение, нежели повязывание обыкновеннейшего шнура, если судить по той лихости, с которой дастур проделывает ее с каждым и всяким. Что подобные ему ренегаты станут причиной погибели трехтысячелетней религии, что зороастрийство за всю свою славную историю выдержало множество ударов, но чего не смогли добиться арабские армии в 632 году нашей эры, то совершат такие священнослужители, как он, подрывающие чистоту этой единственной в своем роде и древней персидской общины, саму основу ее выживания. Возможно, что невежество есть благо, писал он, однако у священнослужителей, творящих бесчинства, невежество совершенно иного рода — и оно яд для общины парсов.

Хотя напыщенность отцовской риторики казалась Нариману смешной, смысл приводил его в отчаяние. А «Джамшидовачаша» завела специальную рубрику, где печатались материалы полемики. Каждое утро за завтраком отец раскрывал газету и, усевшись поудобней, наслаждался читательскими откликами «за» и «против», спровоцированными его письмом в редакцию. Его лицо сияло удовлетворением. Самые интересные места он зачитывал домочадцам вслух.

Отец неизменно находил способ соотнести полемику с Люси. Цитировал из газеты примеры, поясняющие, почему запретны браки с иноверцами. Выдержки из писем читателей выдавались за неопровержимые доводы в пользу запрещения связей между парсами и всеми прочими.

Нариман пробовал воспользоваться утренними дискуссиями. Уговаривал отца пригласить Люси на ланч или на чай, побеседовать с Люси, прежде чем выносить суждение о ней. Отец отказывался — было бы несправедливо, говорил он, подавать надежды бедной девушке. Иногда мать робко замечала, что нужно бы понять, что она за человек. На это отец отвечал, что она может быть прекрасным человеком, может быть любезной и очаровательной, как королева английская, но его сыну она не пара — она не зороастрийка. И точка.

До чего же наивно было с его стороны так долго надеяться, что отец изменит свою точку зрения или что пассивная позиция поможет избежать неприятностей, повысить их с Люси шансы. Он недооценивал запас отцовского упорства, меру его готовности жертвовать семейным счастьем сына во имя принципа.