Дела семейные

—  Вот именно, — подхватил мистер Бурди, — поспешишь — людей насмешишь. Тише едешь, дальше будешь.

Но, вопреки собственным советам, друзья семьи быстро нашли ему пару.

—  Тебя познакомят с Ясмин Контрактор, она вдова, двое детей, — сообщили Нариману. — И это лучшее, на что ты можешь рассчитывать, мистер, с твоим-то прошлым.

Или вдова, объяснили они, или женщина с дефектом. Выбор за ним. Что значит с дефектом? — полюбопытствовал он. Ну, скажем, косоглазая, или глухая, или одна нога короче другой, а может быть, просто болезненная — слабые легкие или проблемы в департаменте деторождения, шутливо отвечали они. Мололи кто попадется. Если он предпочитает такую, они наведут справки и составят список.

— Никто не спорит, ты жених видный и образованный. Твой недостаток — твое прошлое, потерянные годы, из-за которых ты перешагнул за сорок. Но ты не волнуйся, мы все учли — ее характер, положение ее семьи, как она готовит и дом ведет. Мы считаем, что вдова будет хорошей женой.

Как инвалид, на каждом шагу опекаемый врачами и сестрами милосердия, он безвольно прошел весь процесс, подавляя сомнения и дурные предчувствия, внушая себе, что традиционный путь лучше всего. Он стал мужем Ясмин Контрактор и официально усыновил ее детей — Джала и Куми. Но за ними сохранялась фамилия отца. Менять детям фамилию, сказала его новая жена, все равно что историю переписывать. Сравнение импонировало его академической душе, и он согласился.

«И это, пожалуй, была моя первая ошибка», — думал Нариман, продолжая бороться с пуговицами на подаренной ко дню рождения рубашке. Как реагировали Джал и Куми в детстве на фамилию, которую не носили остальные члены семьи? Обижались? Чувствовали себя обойденными? Надо было подумать, как они это воспримут, прежде чем соглашаться с Ясмин. Он был обязан постараться заменить детям умершего отца, дать им нормальное детство, которого у них никогда не было, водить их на экскурсии, устраивать пикники, игры, стараться подружиться с ними — и, возможно, все обернулось бы по-другому. Но тогда он не владел искусством видеть мир детскими глазами, по-детски воспринимать его. Теперь это куда легче.

Так и не совладав с пуговицами, он отложил рубашку и направился в клозет. В животе угрожающе урчало. Бредя по длинному коридору в конец квартиры, пытался припомнить, что съел.

Каждый шаг требовал напряженной сосредоточенности, дрожащая рука искала опору у стены, по всей длине увешанной большими портретами. Его предки — строгие лица и жесткие линии губ — хмурились в потемневших рамах, сверху вниз наблюдая за его частыми проходами в клозет. Он нередко тревожился, поспеет ли вовремя. Но эта несчастливая квартира хотя бы оправдывала мрачность семейных портретов. Ему чудилось, что лица на фамильных изображениях делались все угрюмей с каждым днем.

Он запер дверь на задвижку и сел с благодарностью за то, что в единственном выжившем клозете есть стульчак. В двух других приходилось присаживаться на корточки, чего бы он никак не сумел.

С другого конца коридора, от его комнаты, донесся голос Куми, которая просила папу поторопиться, поскольку Роксана с семьей должны вот-вот подойти. Потом он услышал в коридоре ее шаги, приближающиеся к клозету. Она подергала ручку.

— Кто там?

— Я.

— Можно бы по вони догадаться.

Вернувшись к себе, он застал ее в комнате. Где-то в доме продолжал стучать молоток.

— Ты нарушил правило, папа. Пошел в клозет без предупреждения.

— Извини. Забыл.

— Мне нужно по-маленькому, я бы сбегала первая. А теперь придется нюхать твой запах. — Она помолчала. — Хорошо, одевайся. Они придут с минуты на минуту, и я окажусь виноватой, что ты еще не готов.