Дела семейные

— Меня уж посторонний человек подвез, а Вася нынче не вернется. Если бы, конечно, он знал, что Валечка тут… Но ведь вот какое стечение обстоятельства!..

Полина поглядела на Валентина и… опять заплакала. Теперь уж потому, что не было сейчас у нее возможности его принять как следует: магазины все закрыты, ни в одной чайной света нет, а молодая «хозяйка» небось ни о чем не позаботилась.

— Мама, — с ласковой серьезностью сказал Валентин, — хватит рыдать, как над рекрутом!..

Полина уняла слезы и повела Валентина к себе за перегородку. А Галка осталась в одиночестве. Когда Валентин оглянулся, она хмуро ему улыбнулась: ей в первый раз тревожно было оставаться одной.

Там, за перегородкой, Валентин увидел робкий, самодельный коврик на стене, розовый цветок, посаженный в банку из-под югославской свинины, белую девичью кровать.

— Привет тебе, приют невинный! — шепотом сказал Валентин и сел на это сиротское ложе.

Приемная мать прикрыла дверцу, задернула шторку на окне.

— Потихоньку, Валенька, — попросила ока, — там все слышно… Ты мне ведь ничего не сказал, как у тебя с Мальвиной-то твоей?..

Валентин не спеша развязывал галстук.

— Мы разошлись, мама, — сказал он трагическим шепотом.

— Насовсем? — не смея еще радоваться, спросила Полина.

— Безусловно.

Она, хотя и не окончательно поверила, решилась сказать:

— Ты, Валя, не тужи, она нехорошая была… И какой ты муж! Ты ребенок еще. Ложись, Валенька, спи.

«Ребенок» уже заносил свои длинные, спортивные ноги под материнское одеяло. Откинувшись на высокую подушку, он сказал ласково и просительно:

— Поедем, мазер, домой!.. Плохо мне без тебя. Полине показалось, что сердце у нее оборвалось. Она заплакала тихо, чтобы не услышала Галка. Плакала и гладила Валентину ноги, как делала это, когда он малышом укладывался спать.

— Поедем, Валенька, поедем!.. До конца месяца отработаю, и поедем.

А он пробормотал уже дремотно:

— Только деньги надо, мазер… Она ответила поспешно:

— У меня есть, Валенька, есть!..

От белой койки пахло чистотой и одиночеством. Шуршала сильно накрахмаленная наволока с колючим кружевом. Но Валентин вдруг уснул, как провалился. Во сне он увидел горы, провал и туман. И у самых глаз, в иллюминаторе, серебряное крыло самолета.

Полина долго не ложилась. Она сидела возле уснувшего Валентина и смотрела в его залитое лунным светом лицо, такое хорошенькое и молодое. Кто в нем узнал бы того маленького, заморенного нуждой малыша, которого она двадцать лет назад привезла к себе из деревни? Он тогда только в первую ночь заплакал, проснувшись в незнакомой комнате, но она взяла его к себе на постель и вот так же погладила его ножонки-палочки, пошептала что-то в маленькое, пельмешком ухо. И он уснул, как зверенок, нашедший чужую, но ласковую и теплую матку.

Вся боль, которую успел за эти двадцать лет причинить ей Валентин, ушла из сердца Полины. Осталась одна только нежность и забота об этом большом, незадачливом «дите». Конечно, она с ним поедет. Долго ли ей собраться…

Полина в последний раз погладила руку, свесившуюся из-под одеяла, бесшумно постелила на пол старенькое пальто и, не раздеваясь, легла.

8

— Я уж не буду будить его, Галя, — тихо сказала Полина. — Пусть он поспит.

Галка в этот день проснулась рано. Вечерняя тревога прошла, но ей словно мешало присутствие чужого человека, его сонное дыхание она тревожно ощущала, хотя Валентина и отделяла тесовая перегородка. И непривычно было Васино отсутствие.

— Вы, Галя, извините… Мне уходить пора. Накормите тут чем-нибудь Валю, а я постараюсь пораньше… — попросила Полина.

Через полчаса солнце ударило в стекло, отразилось в маленьком зеркальце на Галкином туалетном столике. Она встала, шмыгнула в кухню и долго мылась там.

— Послушайте, москвич, вставайте! — осторожно тронула она Валентина за плечо.

Он поморгал и открыл большие, мягкие глаза. Когда он оделся, Галка предложила:

— Пойдем позавтракаем в кафе. Честно говоря, мне не хочется возиться.

Не мог же Валентин ей объяснить, что в кармане у него всего семь рублей с копейками! Если ходить по кафе и ресторанам, это не деньги. Он вообще последнее время был на мели, и родная мать, продав в деревне картошку, прислала ему пятьдесят рублей, чтобы он мог долететь до Лангура. Она же ему и намекнула, что на обратный путь пускай уже сестрица Пелагея раскошеливается. А на собственные отпускные Валентин купил перед отъездом фотоаппарат, новые ботинки и прокатился в Домодедово на аэродром в такси. В результате осталось семь рублей…

Валентин зарядил лейку, и когда они с Галкой вышли на залитый солнцем, но еще сырой проспект, он сфотографировал ее рядом с привязанными возле чайханы маленькими, грязными, но очень милыми ишаками.

Потом они сели в этой чайхане у окошка и стали ждать, когда подадут лагман. В окошко была видна Лангурская долина. В ней было очень много солнца, голубого воздуха, красок: янтарных, густо-зеленых, розовых, кровавых… Было не горячее, но налитое теплой спелостью утро — то время, когда все способно радовать.

— Чего-нибудь выпьем? — спросил Валентин.