У «малограмотной» Ульяны Петровны, которая всего лет на шесть-семь была постарше Ани, было трое взрослых детей. И двое уже с высшим образованием. Они-то, наверное, мать уважали. Аня подумала, какую она ошибку сделала: послушала Николая Егоровича, Юру от себя отпустила. Мог бы и при ней институт окончить, не обязательно военным быть. И больно стало при мысли, что Юра когда о ее беде узнает, то может и не посочувствовать.
Дома ей теперь одной сидеть перед телевизором было невыносимо. Вместе с цехом пошла в кино, посмотрела «Большую стирку». Посмеялась немножко, хоть и через силу.
– Ты бы, Аня, тряхнула стариной, сводила бы нас в театр.
«И то, чем одной-то сидеть…» Аня отстояла у кассы часа три и купила всем билеты на «Дети Ванюшина».
– На них только с нагрузкой можно достать, а я для вас сделала. Постановка исключительная! – говорила она.
Но самой ей «Детей Ванюшина» посмотреть не пришлось. Вечером накануне спектакля ей принесли телеграмму: умерла мать.
Аня так закричала, что услышали в соседних квартирах. Сбежались люди, большинство которых она и не знала толком, ввели ее в комнату, посадили на диван. Предлагали чем-нибудь помочь. Но что они могли для нее сделать?
Опомнившись наконец, Аня побежала к телефону-автомату. Дрожащими пальцами кое-как набрала номер.
– Девушка, можете вы мне Колю позвать? То есть Николая Егоровича…
«Девушка» ответила тряским, старушечьим голосом:
– Извините, кто его просит?
«Это теща его новая! – похолодев, подумала Аня. – Интеллигентная! Неужели не позовет?..»
– С работы это, по делу… Очень попрошу!..
Николай Егорович подошел. Услышав его голос, Аня чуть не зарыдала.
– Коля, горе у меня!.. Мама умерла. Может быть, ты пришел бы, Коля?..
– Зачем же? – тихо спросил Николай Егорович.
Аня чуть не рухнула в автоматной будке.
– Как это зачем? Я ведь одна… Юра сейчас еще в летних лагерях, его не отпустят.
Николай Егорович долго молчал. В трубке что-то шуршало. Потом он спросил:
– Наверное, деньги тебе нужны?
Слезы хлынули в черную трубку.
– Да какие деньги, Коля!.. Приди хоть на полчаса. Ведь надо же как-то посоветоваться. Я тебя как человека прошу!..
– Ладно, – сказал Николай Егорович.
Он приехал минут через сорок. На нем был очень приличный финский плащ и красивое кашне. И все в Ане заклокотало от обиды: он нарочно вырядился, чтобы над ней посмеяться. И вместо того, чтобы советоваться «как с человеком» и чтобы просить о помощи, Аня опять начала «выяснять отношения».
Если бы не лежащая на столе телеграмма, Николай Егорович мог бы подумать, что она выдумала причину, чтобы его сюда заманить. Он молча и хмуро слушал, что она говорила.
– Некультурная ты женщина, – сказал он тихо. – Все ведь от этого.
Тогда Аня закричала:
– Я уж знаю, что ты теперь культурную себе нашел! Поздравляю тебя, Коленька! Только если бы она была культурная…
Николай Егорович встал. Лицо его сморщилось и побледнело.
– Что тебе надо? Меня от одного твоего вида мутит… Мать вон у тебя скончалась, а ты ругаешься и губы намазала. Зачем ты меня позвала?..
Это уже было несправедливо: она губы намазала еще до того, как принесли телеграмму. А что же, спрашивается, ей теперь и делать, как не мазать, раз он ее бросил? Ей не сто лет, чтобы она чумичкой сидела. И будет краситься, и одеваться будет!..
– Вот тебе деньги, – сказал Николай Егорович и положил на стол пятьдесят рублей. – Я хотел Юре отправить. Попозже пошлю.
Аня нашла в себе силы сказать:
– Вещи свои забери.
– Да мне они теперь не нужны, – сказал Николай Егорович.
Он вышел, тихо прикрыв дверь. До Ани донеслось шипение лифта. Она сидела и думала, что Юра давно ей не писал, а с отчимом, наверное, переписывается регулярно. Сумел парня полностью на свою сторону переманить.
– Не хочу жить!.. – вслух сказала Аня. – Не хочу!..
Но жить было как-то нужно. Хотя бы для того, чтобы похоронить как следует мать, распорядиться ее домом. Аня оделась, снова вышла на улицу и пошла к почте – дать Юре телеграмму, что умерла бабушка.
«Только на похороны его и вызываем, – подумала она. – А я вот умру, так чужие люди его вызывать будут…»
От мыслей этих стало страшно. Это только сказать легко: не хочу жить! А каково лежать-то?.. Сколько вон на кладбище покинутых могил, провалились, и песком венок засыпан. А когда Аня подумала, что столько она для людей старалась, так хотела быть хорошей и за все за это ей не будет никакого внимания, то у нее слезы опять полились из глаз, и она испортила три бланка, прежде чем смогла нацарапать телеграмму.
На другой день она уже опять была в деревне. В это лето уже в третий раз.
Клавдея, соседка, рассказывала, что мать нашли вечерком возле рощи. Сидит у куста, а рядом стоят ягоды.
– Ох, и тяжела! Насилу на телегу подняли.
Аня отдала Клавдее рубль, который та потратила на телеграмму, и, полная страха, отворила дверь в дом.
– Мама!.. – сказала она тихо. – Что же ты сделала? Зачем ты меня оставила?.. Одна я, мама!..
Кто же мог знать, что всего неделя пройдет и Аня встретит Тихона?
8