Дела семейные (сборник)

– Ничего, миленок, может, и обживешься. Что ж делать? Зато муж у тебя теперь, хозяйство. А еще попрошу: девочку-то не обижай. Славненькая такая девочка, смышлененькая! Пяти месяцев без матери осталась, что я с ней муки приняла!

Маня поглядела на девочку, которая, ухватившись за старухин подол, ковыляла по избе, не отходя ни на шаг, словно боялась остаться одна с мачехой.

– Поди сюда! – позвала Маня девочку.

Та замотала белобрысой головой, спрятала лицо в складках старухиной юбки, потом осторожно выглянула.

– Помани, помани еще, – посоветовала тетка Анна. – Она пойдет, пойдет!

И девочка пошла. Маня взяла ее на руки, потом понесла умывать.

– Давай я тебя расчешу, ленточку заплету. У меня ленточка есть, такая розовенькая! Папка придет, а мы с ленточкой.

Алексей вернулся не поздно. Долго плескался в огороде, сливая из рукомойника на покрытые пылью руки и шею. Снял все рабочее, надел чистую рубашку, причесал голову перед зеркалом, примочил ее одеколоном и только тогда сел за стол. Сидел он прямо, не горбясь. Лицо у него было спокойное, и если бы не слишком уж «седые» волосы, то даже и красивое.

«Ведь это же муж мой теперь… – подумала Маня. – Ведь надо же чего-то ему сказать…»

И спросила тихо:

– Леня, может, в клуб вечером пойдем?

– Чего мы там не видели-то? – отозвался он добродушно. – Лучше посидим, телевизор поглядим. А то, хочешь, патефон пущу.

Сестры Федоровы пели хорошо, душевно. Но Мане нестерпимо было слышать, как в кухне плачет Люська, а старуха бранит не поймешь кого – то ли ребенка, то ли петуха, который назойливо лезет в сенцы клевать огурцы: «А, пропасти на тебя нет!» – и гремит посудой, чугунами. Маня думала, что ведь завтра с утра на работу с бригадой в поле, и надо бы старухе топки порубить, воды наносить, накопать картошки…

– Я пойду, Леша… – поднимаясь, сказала Маня.

– Да посиди, а то тетке делать нечего будет. – Он потянул ее за руку, а потом и вовсе запер дверь на крючок.

Мане стало страшно. Так страшно, как будто заперли ее на большой замок в этом неприютном доме и не увидит она больше ни людей, ни зеленой травы, ни яркого солнца над Луговом.

7

Шла она с поля. В спину дул холодный ветер. Телогрейка, платок – все было мокрое: уже несколько дней подряд зарядил дождь, не давая выбрать картошку. В бороздах грязи по колено, ног не вытащишь – словно гири, на них чернозем… На дворе уже октябрь, а у них с Алексеем тридцать соток картошки в поле за выгоном почти нетронутые. Вода в бороздах стоит – ударит мороз, нечего будет и выбирать.

– На кой же черт тогда совхоз твой, если лошади не дают! – недовольно говорил Алексей. – Свою-то небось они убрали, пока погода стояла.

– Ну, а как бы ты хотел? – осмелев, спросила Маня. – Как тот год, когда за пол-литра лошадей давали, а потом из-под снега картошку выгребали? Кто же виноват, что ты такую прорву насадил?

Вечерами Маня сама выбрала мешков пять, упросила Мишу-шофера, чтобы подкинул с выгона до дома. Целую неделю в избе было не пройти: в сенцах, в кухне, даже в горнице была развалена картошка, облепленная подсыхающей землей. Старуха и ребенок стали черны от грязи и пыли, а Мане некогда было ни стирать, ни убираться. Уходила она в совхоз рано утром, а оттуда шла прямо на свою картошку. Осенний же день был короток, темен от дождя и сырости.

– Куда ее столько? – уже со злобой глядя на заполонившую избу картошку, спросила Маня Алексея.

– Сгодится. Мешков десять продашь, возьмешь себе бостону на костюм. Я не препятствую.

Но сам идти на поле с лопатой Алексей не хотел.

– Я побольше тысячи каждый месяц домой приношу. Еще и дома ломаться буду? Ты там перед директором своим очкастым ставь вопрос: пусть лошадь дает, а то ведь и расчет взять недолго.

«Ставить вопрос» Маня не пошла. Наоборот, встречаясь с Егором Павловичем, почему-то опускала глаза, старалась проскользнуть незаметно.

Что было ей возражать Алексею? Деньги Манины против его денег были на мелкий расход. К тому же и жаден он для Мани не был: за два месяца купил ей пальто с каракулевым воротником, шелковые платья.

– Носи, не жалей.

– А когда мне носить-то? – спросила Маня, взглянув Алексею прямо в глаза.

Носить действительно было некогда: заботы захлестывали, кружили. Корова, свиньи, шесть овечек, куры, гуси… Все, мыча, блея и кудахча, просило есть, все тащило за собой грязь.

По первым морозам Алексей приколол барана и овцу, сказал Мане:

– Ты отпросись денька на три – в Тулу съездишь.

– Вряд ли отпустят: кирпич из Белова возим на ферму.

Но идти отпрашиваться все-таки пришлось. В крайнем смущении стояла Маня перед Егором Павловичем. Сказала, что надо в Тулу съездить, кое-что к празднику купить.

Он отпустил на два дня и попросил зайти в книжный магазин купить для него какую-то брошюру, название он записал Мане на бумажке.