Дела сердечные

— Неужели ты готов быть верным одной женщине?

— Я этого не говорил! — хохотнул Ульрих. — Я только сказал, что хочу жениться.

— Так ты хочешь жену из России? А поговорку помнишь — что русскому хорошо, то немцу смерть? — шутливо спросил Алексей. — Наши женщины непросты! Норовистые лошадки!

— Да, это так, это так! — рассмеялся Ульрих. — Но ведь я не спешу. Я буду долго и красиво ухаживать, а ты мне поможешь. Я надеюсь на тебя. Эта Анжела будоражит моё воображение. Ну, ты меня понимаешь! Давай выпьем, а то я наговорю тебе всяких глупостей!

— Да, давай за тебя. Легкое вино, лёгкие разговоры о женщинах... Что ещё нужно уставшему мужчине, чтобы скоротать вечер! — слукавил Алексей. — Весёлый ты человек, Ульрих!

— Да, я такой, — сказал Ульрих, подняв вверх указательный палец. — Но в каждой шутке есть доля шутки. Это русская поговорка или нет?

— По-моему, это пословица, — сказал Алексей. — И кажется английская. Впрочем, я могу ошибаться. Давай ещё по бокалу вина.

— О, англичане! Эти островитяне такие умники! — отметил Ульрих.

Выпив вина, Алексей фривольно заявил:

— Эта Анжела у нас, как лакмусовая бумажка для мужской чувственности! Командировочные всегда на неё западают! Я уже думаю — то ли она глазки как-то особенно всем строит, то ли что ещё? — с напускным порицанием сказал Алексей. Про себя он тут же подумал с горечью: «Поздравляю! Дошёл до низостей! Пошло, низко и противно!»

— Нет, глазки она не строит, — возразил ему Ульрих. — В ней удивительная снежная сексуальность. Ведь снег обжигает, не так ли? И ещё у неё очень тонкое восприятие мира. Меня это притягивает. У меня словно бабочки в животе порхают. Это такая немецкая поговорка о влюблённости!

— Как же ты её, однако, подробно разглядел! — сказал Алексей осипшим голосом. — И когда только успел?

— Я ещё тот ловкач! — заявил подвыпивший немец.

Впервые Алексей испытал острый приступ ненависти к коллеге. Ему хотелось ударить Ульриха прямо в смеющееся лицо. Какими эпитетами он награждал его мысленно! Самодовольный, хитрый паук, поджидающий глупую муху! Игрок, авантюрист, женский охотник! Алексей едва сдерживал себя в тот вечер.

В каждой шутке есть доля шутки. Эта фраза вертелась у Алексея в голове. Его охватил боевой азарт. Сердце весело билось. Хочу жениться, подумалось ему. Хочу, хочу, хочу, и все обстоятельства обращу в свою пользу. Он и не знал, что этого можно так желать, просто жаждать. Спасибо сластолюбивому Ульриху, спасибо мудрой Лидии Матвеевне. Алексей Воробьёв вдруг ясно осознал, что давно тяготеет к спокойной семейной жизни с обожаемой женщиной.

* * *

Алесксей Воробьёв возник в кабинете Жильцовой в одиннадцать часов утра.

— Здравствуй, Оксана! — сказал он, обаятельно улыбаясь. — Вот мы и встретились под московским небом!

— Здравствуй, Алексей, — суховато ответила Жильцова. — Рада видеть тебя в добром здравии. Ты уж прости, у меня операция. Мне пора идти.

— Только две минуты! — попросил Алексей. — Я хотел бы узнать об Анжеле. Что с ней? В чём дело? Какие проблемы?

— Видишь ли, Лёша, я имею право говорить о состоянии своих пациентов только с их близкими родственниками, — строго заявила Жильцова.

— Вот как?! — опешил Алексей. — А я, стало быть... Да-да... Все верно, формально я ей не родственник. Однако ты бы могла...

— Алексей, у меня операция, — жёстко напомнила Жильцова.

— Хорошо, сейчас исчезну! — пообещал Воробьев. — Только я скажу тебе напоследок, Оксана Андреевна! Эта женщина для меня всё! Поверь!

— Верю, — честно и твёрдо сказала Жильцова. — Вот только порой сами вы, мужчины, слишком долго в себе копаетесь. Седина в волосах, а душой всё мальчики-одуванчики! А годы идут! За это время и дети рождаются, и сердца изнашиваются. Повидала я таких чудаков предостаточно. Ты уж тоже мне поверь. Спите с женщинами, а того понять не можете, что подруги ваши всегда стремятся к определённости. Каждой матери гнездо свить хочется для своего птенца. Не щадите вы своих женщин. И пока что ты ей, Алексей, просто приятель, причём, не особенно серьёзный.

— Что же, это правда! — согласился Алексей. — Заслуженно ты меня хлещешь, Оксана Андреевна! Но навещать Анжелу я могу?

— Это — пожалуйста! — позволила Жильцова. — Только не волновать её! Она давно пребывает в состоянии вялотекущей депрессии. Всякое новое волнение для неё губительно. Неужели ты не видишь, как она копит всё в себе! Всё в этой жизни сурово, всё имеет причину и следствие. Ты, Алексей, для неё не просто любовник... Впрочем, едва ли я имею право говорить с тобой об этом...

— Спасибо, Оксана, отрезвила ты меня. Всё я понял, не так уж я плох, — ответил Алексей и вышел из кабинета Жильцовой.

* * *

Анжела вышла немного прогуляться после обеда. Она уже освоилась в Чоховской клинике, правда, существование в больнице казалось ей каким-то ненастоящим, условным, замедленным. Она мало общалась с другими пациентами, и вызывала любопытство, как у больных, так и у персонала.

Чужие взгляды казались колкими, а вопросы — пустыми. Надвигался тихий час, и Анжела поспешила вернуться в свою палату.