Дела твои, любовь

Да, они наверняка были парой. Это угадывалось сразу. Это понимаешь, даже если видишь двух совершенно незнакомых тебе людей, а эти люди были мне знакомы: он знаком слишком хорошо, она гораздо меньше — с ней мы разговаривали лишь однажды (вернее, говорила она, а я только слушала — именно для этого я и была тогда ей нужна, точнее, не я, а кто угодно). Но я наблюдала за ней много лет, когда она была рядом с другим мужчиной — ее мужем, который теперь мертв, мертв достаточно давно, чтобы она больше не думала прежде всего о себе ("Я осталась вдовой", "Я вдова"). Сейчас она так уже не думает. Событие и факт изменились, хотя и остались теми же, что и раньше. Сейчас она, скорее всего, думает по-другому: "Мой первый муж умер, и с каждым днем он все больше отдаляется от меня. Я его уже очень давно не вижу. А этот мужчина здесь, рядом со мной. И всегда будет рядом со мной. Его я тоже называю мужем, как это ни странно. Но он занял место прежнего в моей постели, он заменил его, и потому воспоминание о том, первом, все больше бледнеет и стирается из моей памяти. Каждый день понемногу, и еще понемногу — каждую ночь". Вместе я их тоже видела всего один раз, но мне этого было достаточно, чтобы заметить беззаветную любовь, внимание и заботу с его стороны и полное равнодушие с ее. Сейчас все изменилось. Они смотрели только друг на друга, были заняты только друг другом, они оживленно болтали, иногда умолкали, глядя друг другу в глаза, и пальцы их лежащих на скатерти рук соприкасались. У него на безымянном пальце было обручальное кольцо. Они, наверное, поженились совсем недавно — может быть, позавчера или даже вчера. Она выглядела гораздо лучше, чем в тот день, когда я видела ее в последний раз. Он тоже. Передо мной был тот же Диас-Варела, и я теперь уже издалека следила за каждым движением таких знакомых губ — есть привычки, от которых невозможно избавиться. Я непроизвольно подняла руку, словно хотела прикоснуться к этим губам, и подруга нашего писателя — единственный человек за столом, который помнил о моем присутствии, — вежливо поинтересовалась:

— Извини, тебе что-нибудь нужно? — Наверное, подумала, что этим жестом я хотела привлечь ее внимание.

— Нет-нет, ничего. Все в порядке. Это я так.

Она наверняка заметила мое волнение. Хорошо еще, что больше никому за нашим столом до меня дела не было: все остальные были заняты только тем, что без конца поднимали тосты и кричали один громче другого. Мне показалось, что кто-то из них уже начал напевать("Ау mi nina, mi nina, Virgen del Puerto…" — донеслось до меня), — не знаю, почему они все производили на меня такое странное впечатление: писатель, чьими друзьями все они являлись, был совсем на них не похож. На нем был джемпер с ромбами, очки, какие носят киношные насильники и маньяки, он казался закомплексованным, и при этом у него была довольно милая и очень симпатичная подружка, и его книги (на мой взгляд, довольно претенциозные, но многим именно такие и нравятся) расходились очень хорошо. Потому-то мы и пригласили его в недешевый ресторан. Я мысленно помолилась о том, чтобы пение не продолжилось, — мне не хотелось, чтобы меня отвлекали. Я не могла отвести глаз от стола-сцены. И вдруг мне отчетливо вспомнилась фраза из газеты, одной из тех газет, что в течение двух дней сообщали об ужасном убийстве: "Хирурги пять часов боролись за его жизнь, но не смогли его спасти, и к ночи он умер, так и не придя в сознание".