Делай, что должен

– Ну вы сравнили! – Лозинцев даже фыркнул. – Там работала команда профессионалов, не один только Шрайер. И работали как положено – анализировали версии, опрашивали свидетелей, изучали документы, сопоставляли и перепроверяли результаты. Мы, опять же, помогали со своей стороны. А вы в те же сроки пришли к тем же выводам в одиночку.

Корнев промолчал – говорить тут что-либо было бы откровенным или слегка замаскированным хвастовством, а возразить было нечего. Да и не очень хотелось, если честно.

– Вот я вам и рассказываю, – продолжил Лозинцев, – чтобы вы в общих чертах представляли себе, что от вас на службе потребуется.

– Расследования проводить? – удивился Корнев.

– Роман Михайлович! – с укоризной сказал Лозинцев. – Я вас, похоже, перехвалил. Собирать и анализировать информацию – вовсе не обязательно проводить расследование. Хотя, если понадобится, и это тоже, алгоритм действий практически тот же. А так будете заниматься привычным делом – возить грузы и пассажиров по Фронтиру. Разве что иной раз повезете кого скажем, что скажем и куда скажем. За деньги, разумеется, все будет выглядеть как обычные коммерческие рейсы. Плюс вам надо будет смотреть по сторонам, обращать внимание на то, что скажем. Ничего сложного, в общем.

– А соглашаться или нет прямо сейчас?

– Зачем же прямо сейчас? Я понимаю, у вас свадьба, медовый месяц и все такое. Поэтому, как только отдохнете, напишите по известному вам адресу, на который вы мне с Мориона писали. Договоримся так: раньше чем через месяц я вашего сообщения не жду. Но и больше чем месяца на три не затягивайте.

– Только сразу предупреждаю: если вы Фарадея не возьмете, с ним я буду разбираться сам.

– Понятно. А почему вы решили, что мы его не возьмем? Или что его не возьмет германская тайная полиция?

– Так насколько я понимаю, он в Интерполе только для прикрытия. А у вас, разведчиков, вроде не принято явно все делать? С арестами и судами?

Вместо ответа Лозинцев достал из кармана пару голоснимков и протянул Корневу. Труп здоровенного негра, изображенный на них, был сильно обожжен, изуродован и явно успел пару суток поваляться в тепле, пока не попал в объектив, но Фарадея Роман узнал.

– Кто это его так? – ревниво поинтересовался Корнев.

– Так вы же сами, – весело ответил Лозинцев и в ответ на недоуменный взгляд Корнева пояснил: – На Скраггенхольде вы с вашего гравилета расстреляли легковую машину, в которой он ехал. Так что, как видите, справедливость в мире есть.

Корнев плотоядно ухмыльнулся. Тут Лозинцев прав, справедливость есть. Еще раз удовлетворенно взглянув на дело рук своих, Роман вернул снимки Дмитрию Николаевичу.

Убирая снимки в карман, Лозинцев (или Фомин, кто его разберет) подумал, что решил правильно – про Голдберга говорить Корневу не стоит. Сам не знает, и ладно. А то пришлось бы объяснять, почему он этого Голдберга из рук выпустил, и вряд ли бы Корнев понял, что сделано это для его же, капитана-пилота, безопасности. Ну и чтобы вывести из-под явных подозрений перспективного агента. К тому же, как уверяли германские коллеги, правильно подобранная смесь химических веществ, которыми Голдберга ненавязчиво потчевали в фильтрационном лагере, в самом недалеком будущем должна привести к скоропостижной кончине спецагента, вот буквально на днях. Немцы не прощали никому покушений на жизнь своих граждан, и в этом Лозинцев их поддерживал. А уж с судом там или без такового – это вопрос не первостепенный.

А Корнев думал о том, что Лозинцев его купил. С потрохами. Потому сейчас, когда все кончилось, он смог наконец признаться самому себе, что ему все это нравилось. Нравилось думать и анализировать, нравилось радоваться догадкам и даже разочаровываться в ошибках. И самое главное – нравилось снова, впервые после военной службы, чувствовать горький и в то же время такой необъяснимо манящий вкус опасности и битвы. Да, раньше он себе бы в этом не признался – потому что все это было завязано на вопрос о жизни и смерти Хайди. Но сейчас… Да чего там, пойдет он на службу в ГРУ, даже думать не будет! Да, женится, да, отдохнет. А потом пойдет.

Должно быть, Лозинцев был отменным психологом, что при его двойной специальности – разведчика и жандарма – вполне естественно. Потому что он вдруг весело подмигнул Роману и вспомнил очень смешной и еще не слышанный Корневым анекдот. И все дальше было, как в прошлом полете – чай, неспешная беседа, уже на совершенно другие темы, вкусные пряники. И снова был космопорт «Зигмунд Йен», и снова таможенник, при виде которого Корнев засунул воспоминания о Штрикке подальше в глубины памяти, и снова прощание, на этот раз без всяких недомолвок. Да и вообще, если откровенно, прощание с Лозинцевым было далеко не самым важным, что занимало внимание Романа, когда Дмитрий Николаевич покидал «Чеглок».