Делай деньги!

Дверь открылась немедленно.

– Мой глубочайший извинений за отфутфтвий фкрипа, гофподин, но эти петли ни в какую…

– Просто помоги мне вот с этим, – перебил Мокриц, который проседал под весом двух тяжелых коробок. – Знакомься, это господин Дженкинс. Можешь организовать ему постель здесь, внизу? И ты совершенно случайно не мог бы поменять ему внешность?

– Больше, чем ты можешь фебе предфтавляйт, гофподин, – воодушевился Игорь.

– Я скорее имел в виду, собственно, постричь и обрить. Ты можешь это сделать?

Игорь посмотрел на Мокрица страдальчески.

– Техничефки, йа, кофтоправы могут проводийт и парикмахерфкие операции, вифочки там тронуть…

– Нет, нет, пожалуйста, оставь его височки в покое.

– Я имейт в виду, да, гофподин, я могу его подфтригайт, – со вздохом сказал Игорь.

– В висках у меня так часто стучит, – вставил Сычик.

– Хочешь, можем их заменяйт? – спросил Игорь, не утрачивая надежды найти что-то светлое в сложившейся ситуации.

– Какой изумительный свет! – воскликнул Сычик, пропуская это предложение мимо ушей. – Здесь светло как днем!

– Какое счастье, – сказал Мокриц. – А теперь ложись спать, Сычик. Не забывай, что я тебе сказал. Утром ты сделаешь эскиз первой настоящей однодолларовой банкноты, ты меня понимаешь?

Сычик кивнул, но мыслями он был уже где-то в другом месте.

– Мы же договорились да? – спросил Мокриц. – Ты нарисуешь банкноту такого качества, что никто другой не сможет ее воспроизвести? Я показывал тебе свои пробы. Я знаю, ты можешь намного лучше.

Он взволнованно смотрел на этого человечка. Мокриц увереннее сомневался, что Сычик не был сумасшедшим, но в то же время мир во многих своих проявлениях явно происходил для него где-то не здесь.

Сычик, разбиравший вещи в коробках, замер.

– Э… я не знаю, как это, – сказал он.

– В каком смысле? – не понял Мокриц.

– Я не умею придумывать. – Сычик уставился на кисточку, как будто ожидал, что она сейчас засвистит.

– Но ты же фальсификатор! Твои марки выглядят лучше наших!

– Ну, да. Но у меня нет твоего… я не знаю, с чего начать… то есть мне нужно от чего-то отталкиваться… то есть, когда оно есть, я могу…

«Времени сейчас, наверное, четыре часа, – подумал Мокриц. – Четыре часа! Ненавижу, когда четыре часа бывает дважды в день…»

Он выхватил лист бумаги из коробки Сычика и взял карандаш.

– Вот, – сказал он. – Начни с…

С чего?

– …с богатства, – ответил Мокриц себе вслух. – С богатства и стабильности – это лицо нашего банка. Побольше узорных завитков, их сложно подделать… Панорама, вид города… Точно! Анк-Морпорк, все на благо города! Голову Витинари, потому что этого все ждут, и жирную единицу, чтобы до всех дошло. Да, и герб, как же без герба. А внизу, – карандаш быстро чертил на бумаге, – пустое место для подписи председателя, то есть, извиняюсь, для лапы председателя. А на обороте… Короче, нам нужны мелкие детали, Сычик. Какой-нибудь бог придаст нам солидности. Из тех, что повеселее. Как, бишь, зовут того парня с трехзубой вилкой? В общем, кого-то вроде него. Тонкие линии, Сычик, вот что нам нужно. У-у-у, и корабль. Люблю корабли. Еще раз напомним, что это стоит доллар. Хм… да, и мистика лишней не бывает. Люди во все на свете поверят, если это покажется древним и загадочным. «Сравнится ли в зенице вдовьей блеск одной монеты со светом ослепительного солнца?»

– Что это значит?

– Без понятия, – ответил Мокриц. – Я это только что придумал.

Зарисовав все, он протянул бумагу Сычику.

– Что-то в этом духе, – сказал он. – Вперед. Хватит тебе этого для начала?

– Я попробую, – пообещал Сычик.

– Хорошо. Увидимся зав… позже. Игорь за тобой присмотрит.

Сычик уже смотрел в пространство. Мокриц отвел Игоря в сторону.

– Только постричь и побрить, ладно?

– Дело твое, гофподин. Правильно ли я полагайт, что гофподин не желайт перефекайтфя фо Фтражей?

– Совершенно верно.

– Найн проблем, гофподин. Офмелюфь предлагайт фменяйт ему имя.

– Хорошая мысль. Что у тебя на уме?

– Мне нравийтфя Клямф, гофподин, хорошая фамилия. А по чафти имени, Экзорбит – первое, что приходийт в голова.

– Правда? И откуда оно там взялось? Нет, не отвечай… Экзорбит Клямс…

Мокриц поразмыслил, но в такую ночь – к чему спорить? Особенно когда такая ночь уже такая рань.

– Решено. Экзорбит Клямс. Пусть он даже имя «Дженкинс» забудет, – добавил Мокриц с тем, что впоследствии оказалось серьезной недальновидностью.

Мокриц проскользнул наверх в свою спальню, и ему даже ни разу не пришлось прятаться в тени. На рассвете охрана всегда не в лучшей форме. Все закрыто на все замки. Кто сюда вломится?

Внизу среди сводчатых совокуплений художник, ранее известный как Сычик, разглядывал эскизы Мокрица и чувствовал, что мозг начинает оживать. В традиционном смысле слова он отнюдь не был сумасшедшим. По определенным меркам Сычик был абсолютно здоров. Когда он сталкивался с миром, слишком шумным, сложным и непостижимым, чтобы с ним справиться, он сужал этот мир до размера небольшого пузыря, где было место только для него и его палитры. Там было тихо и уютно. Шум оставался где-то далеко, и они не могли следить за ним.

– Господин Игорь, – позвал он.