Делай деньги!

– Очаровательно, – протянул он, улыбаясь ей во все десны. От этого у него во рту задрожали тонкие струйки слюны, как паутина очень старого паука. – Поверишь ли ты мне, если я скажу, что ты необычайно похожа на мою драгоценную пассию Фенти, которая умерла более трехсот лет тому назад? Сходство просто поразительное!

– Поверю, что ты ко мне клеишься, – ответила Дора Гая.

– О, дорогая, как цинично, – вздохнул покойный Флид и повернулся к главе кафедры Посмертных Коммуникаций. – Честно говоря, за вычетом дивного пения юной госпожи, все было выполнено кое-как, Икс. – Он хотел было похлопать Дору Гаю по руке, но его пальцы прошли насквозь.

– Мне очень жаль, профессор, но нам теперь не выделяют нормального финансирования, – сказал Икс.

– Знаю, знаю. Всегда так было, профессор. Даже в мое время, когда тебе нужен был труп, приходилось самому идти и искать! А если трупа не находилось, уж будь добр, но достань хоть из-под земли! Сейчас-то все так чинно, все так благородно. Ну и пусть свежее яйцо чисто технически подходит для дела, но стиль-то куда подевался? Сейчас, говорят, изобрели машину, которая умеет думать, а изящные искусства, как всегда, в самом хвосте! И вот что я вижу, когда меня призывают: один еле компетентный посмертный коммуникатор и двое посредственных покрякивателей!

– А некромантия – это изящное искусство? – спросил Мокриц.

– Самое что ни на есть, молодой человек. Ошибись хоть чуточку, и духи мстительных мертвецов пролезут к тебе в голову через уши и выплюнут мозги через нос.

Взгляды Мокрица и Доры Гаи были прикованы к Иксу, как глаза лучника к мишени. Он горячо замахал руками и беззвучно произнес: «Это не так уж и часто бывает!»

– А что здесь делает такая хорошенькая девушка, ммм? – поинтересовался Флид, снова пытаясь схватить Дору Гаю за руку.

– Я хочу перевести одну фразу с эмийского, – ответила она с деревянной улыбкой и машинально вытерла руку о платье.

– Женщинам в ваше время теперь и такое позволяется? Как интересно! Одно из моих величайших сожалений, знаешь ли, в том, что, обладая телесной оболочкой, я слишком мало времени проводил в обществе прекрасных дам…

Мокриц огляделся в поисках какого-нибудь аварийного выключателя. Должно же быть что-то, хотя бы на случай носоглоточного изъятия мозгов.

Он бочком подобрался к Иксу и прошипел:

– Сейчас кому-то будет плохо!

– Ничего страшного. Я могу в два счета выдворить его в Зону Нежити, – прошептал в ответ Икс.

– Этого будет недостаточно, если она выйдет из себя! Однажды я видел, как она проткнула каблуком ногу человеку, не вынимая изо рта сигареты. Она не выкурила ни одной за последние пятнадцать минут, так что я за нее не ручаюсь!

Но Дора Гая достала из сумки руку голема, и в глазах покойного профессора Флида загорелось нечто более основательное, чем романтика. Страсть бывает разная.

Он взял глиняную руку. Это было второе удивительное событие. Только потом Мокриц заметил, что рука по-прежнему лежала у ног Флида, а держал он ее перламутровый зыбкий призрак.

– А, фрагмент эмийского голема, – произнес он. – В плохом состоянии. Исключительно редкая вещь. Вероятно, найдено при раскопках Эма, верно?

– Возможно, – ответила Дора Гая.

– Хм. Возможно, да? – повторил Флид и повертел призрачную руку. – Только посмотрите, тоньше папиросной бумаги! Легче пуха, крепче стали, но огни внутри пылали. Ничего похожего с тех пор так и не бывало!

– Может быть, я знаю, где такие огни до сих пор пылают, – сказала Дора Гая.

– Это шестьдесят-то тысяч лет спустя? Сомневаюсь, госпожа!

– А я нет.

Она разговаривала таким тоном, и ей смотрели вслед. Она воплощала непоколебимую уверенность. Мокриц годами трудился, чтобы добиться такого голоса.

– Ты хочешь сказать, что эмийский голем уцелел?

– Да. Даже четверо, полагаю, – ответила Дора Гая.

– Они поют?

– Один точно.

– Жизнь бы отдал, чтобы увидеть, – проговорил Флид.

– Э… – подал голос Мокриц.

– Образно, образно выражаясь, – перебил Флид, раздраженно махнув рукой.

– Думаю, это можно будет организовать, – сказала Дора Гая. – А пока что мы записали его песнь фонетическими рунами Боддели.

Она залезла в сумку и выудила оттуда небольшой свиток. Флид потянулся к нему, и переливчатый призрак свитка тоже оказался у него в руках.

– На первый взгляд это какая-то белиберда, – сказал он, проглядывая свиток. – Впрочем, справедливости ради, эмийский всегда поначалу кажется белибердой. Мне понадобится некоторое время, чтобы обработать текст. Эмийский – абсолютно контекстуальный язык. Ты видела этих големов?

– Нет, наша шахта обвалилась. Теперь мы даже не можем поговорить с големами, которые вели раскопки. Пение плохо передается по соленой воде. Но мы думаем, что это… нетипичные големы.

– Золотые скорее всего, – сказал Флид, и после его слов повисло многозначительное молчание.

Потом Дора Гая сказала:

– О.

Мокриц зажмурился. У него под веками золотые запасы Анк-Морпорка ходили по улицам и сверкали на солнце.