Делай деньги!

Они приблизились к представшему перед ними музею изобретательной эротики. Некоторые вещи, освобожденные из долгого плена, разворачивались, соскальзывали на пол и в отдельных случаях отскакивали от него.

– Это… – Мокриц ткнул пальцем в нечто, отозвавшееся звонким пинг! – …точно, резиновое. Вне всяких сомнений.

– А тут все с рюшечками, – сказала Дора Гая. – У него, наверное, кончились идеи.

– Или идеи кончились в природе. Ему вроде было восемьдесят, – сказал Мокриц в тот момент, когда сейсмический сдвиг вынудил очередные нагромождения расползтись и посыпаться вниз.

– Какой молодец, – сказала Дора Гая. – Смотри, здесь еще пара книжных полок, – продолжала она, вглядываясь в темноту в глубине шкафа. – Вот тут, сразу за этим любопытным седлом и плетками. Надо думать, чтение на ночь.

– Не уверен, – сказал Мокриц, сняв с полки обитый кожей томик и открыв его наугад. – Гляди, это же дневник старика. Целые годы дневников. Боги мои, десятилетия!

– Давай опубликуем и заработаем состояние, – предложила Дора Гая и ткнула ногой в груду барахла. – В обложках без рисунков, конечно же.

– Нет, ты не понимаешь. Здесь может быть написано про господина Бента! Какая-то его тайна… – Мокриц провел пальцем по корешкам. – Посмотрим, ему сорок семь, он появился в банке, когда ему было тринадцать, а несколько месяцев спустя кто-то пришел его искать. Старому Шику они не понравились… Ага! – Он снял с полки пару томиков. – Вот что может нам помочь, они примерно той поры…

– Что это за штуки и почему они звенят? – спросила Дора Гая и показала ему странного вида приспособления.

– Откуда мне знать?

– Ты же мужчина.

– Ну да. И что с того? Я-то этим не увлекаюсь.

– Знаешь, а мне кажется, это что-то вроде хрена, – задумчиво проговорила Дора Гая.

– Прости?

– Ну… то есть хрен хорошо идет к сэндвичу с говядиной, и ты берешь немножко из банки. Но в какой-то момент одной ложки уже…

– Не хватает, – подхватил Мокриц завороженно.

– …И ты берешь две ложки, две перерастают в три, в конце концов хрена становится больше, чем мяса, и в один прекрасный день ты понимаешь, что мясо выпало, а ты даже не заметил.

– Сомневаюсь, что это подходящая метафора, потому что видел я, как ты делаешь сэндвичи с хреном, – сказал Мокриц.

– Допустим, но она все равно хорошая, – сказала Дора Гая. Она нагнулась и подобрала что-то с пола. – Вот твои ключи. Если повезет, мы никогда не узнаем, как они здесь оказались.

Мокриц взял связку. Она была тяжелая – на ней висели ключи самых разных размеров.

– И что нам делать со всем этим добром? – спросила Дора Гая и снова пнула вещи. Груда заколыхалась, и в глубине что-то пискнуло.

– Сложим обратно в сервант? – предложил Мокриц неуверенно. Куча безжизненного барахла имела угрюмый инопланетный вид, ну или напоминала морское чудище, которое бесцеремонно вытащили на свет из мрака родной пучины.

– Не думаю, что мне это под силу, – сказала Дора Гая. – Давай просто оставим дверь открытой, и пусть оно само заползет обратно. Эй! – Последнее было обращено к Шалопаю, который бойко улепетывал из комнаты, зажав что-то в зубах.

– Скажи мне, что это была обычная резиновая косточка, – попросила она. – Пожалуйста.

– Не-а. – Мокриц покачал головой. – Это описание было бы в корне неверным. Я думаю, это было… был… короче, это не резиновая косточка.

– Но подумай, – сказал Хьюберт, – разве мы бы не знали, если бы золото было украдено? Люди не молчат о таких вещах! Я почти уверен, что у нас брак в перекрестном многоклапаннике, вот здесь. – Он постучал по тонкой стеклянной трубке.

– Фомневаюфь, что Хлюпер ошибайтфя, гофподин, – ответил Игорь хмуро.

– Игорь, ты ведь понимаешь, что если Хлюпер не ошибается, то мне придется поверить, что в нашем хранилище не осталось золота?

– Уверен, Хлюпер не допуфкайл ошибки, гофподин. – Игорь вынул из кармана доллар и подошел к колодцу. – Будь добр, гофподин, профледи за фтолбиком утраченных фредфтв, – попросил он и бросил монету в темные воды. Она сверкнула в последний раз и утонула в стоячих водах, миновав карманы Человечества.

В одном из углов изогнутой стеклянной трубчатой системы Хлюпера поднялся вверх маленький синий пузырек. Болтаясь из стороны в сторону на пути вверх, он вырвался на поверхность с тихим «хлюп!».

– Ох, мамочки, – сказал Хьюберт.

Неписаный закон комического жанра гласит, что когда два человека обедают за столом, рассчитанным на двадцать персон, они садятся на противоположных его концах. Мокриц и Дора Гая не стали пробовать – они просто сели друг рядом с другом. Глэдис встала в дальнем конце, с салфеткой, перекинутой через руку, обиженно сверкая глазами.

Бараний череп ничуть не помог Мокрицу в его нынешнем состоянии. Пегги расположила блюдо в центре стола и расставила вокруг цветы, но модные солнечные очки действовали ему на нервы.

– Хороший ли у големов слух? – спросил он.

– Отменный, – ответила Дора Гая. – Не волнуйся, у меня есть план.

– Прекрасно.

– Нет, правда. Завтра мы идем с ней на прогулку.

– А нельзя просто… – Мокриц замешкался и беззвучно произнес: – Поменять слова у нее в голове?