Делай со мной что захочешь

Кроме того, в дополнение к вышеизложенному я, пожалуй, могу здесь упомянуть, что подумываю предъявить дополнительный иск к моему бывшему адвокату Мистеру Моррисси за то, что он пытался построить всю защиту, исходя из того, что полиция устроила мне ловушку, и хоть он и не сумел убедить присяжных в явном предательстве мистера Лэнгли и в нарушении им закона (почему никто не арестовал его? Почему он может безнаказанно держать сигарету с марихуаной, будь она дымящейся или потухшей?), не сумел преодолеть естественную настроенность присяжных в пользу полициии противобвиняемого, даже такого невинного, как я (ведь все в суде и в целом свете знали, что ловушка была расставлена), однако же он пытался (в личных беседах) отговорить меня от использования моих законных прав, от дачи показаний в собственную защиту, чтобы объяснить суду сложность моей философии и со всею силой опровергнуть утверждения и намеки прокурора на то, что я — ив действительности, и потенциально — являюсь врагом общества (призываю к попранию всех законов и т. д.), независимо от того, прикасался я или не прикасался к сигарете с марихуаной (в этом месте я не мог удержаться от смеха, что так рассердило Вашу Честь, ибо Вы, несомненно, неверно меня поняли), дымилась она или не дымилась и в каком направлении (справа налево или слева направо) передавалась через меня; и провалившись в этой своей попытке построить мою защиту на законных основаниях, отбросить мои показания, собственно, перечеркнуть мое существование вообще, мистер Моррисси, когда я находился на свидетельском месте и мог, наконец, непосредственно воззвать ко всему свету, своими вопросами по мелочам и своей стратегией то и дело прерывать меня пытался ограничить мою свободу слова, с тем чтобы (как он заявил) я не оскорбил чувства присяжных и суда и тем самым не вызвал предвзятого отношения к моему делу (которое он считал своим).Хотя тут он и был прав, однако это не уменьшает его моральной вины, и я подаю на него в суд отдельную жалобу за неправильное ведение дела, поскольку его вопросы, его попытки прерывать меня и сдерживать не могут не указывать на то, что у него не было должной веры в своего клиента, — Вы сами, будучи опытным судьей, очевидно, это заметили. Этим же объясняется использованная мистером Моррисси техника то и дело прерывать перекрестный допрос, он даже иногда прерывал меня во время ответов, что создавало впечатление, будто в моей личной жизни есть нечто такое, о чем прокурор не имел права спрашивать. На этом основании все могли решить, что у меня было что скрывать. Это, несомненно, вызвало предубеждение ко мне и отвращение не только у присяжных, но и у Вашей Чести. А никаких моральных оснований у моего адвоката возражать против того, чтобы меня допрашивали в открытом суде и любым способом, желательным для Обвинения, не было, поскольку человек невиновный, конечно же, может открыто обо всем рассказать.

Человек невиновный, конечно же, может открыто обо всем рассказать.

Ваша Честь, почему Вы меня ненавидите?

Почему Вы так желаете мне зла? Я лежу здесь, стараясь, чтобы моя голова, одурманенная наркотиками, прояснилась и заработала, стараясь избавиться от страшных воспоминаний о суде надо мной, и думаю о Вас, о Вашей ненависти ко мне, которую Вы так скрывали. Но почему? Почему? Когда я впервые вошел в зал суда, я верил в то, что начертано на стене — справедливость — гарантия свободы — ия готов был любить Вас и трудиться над Вашим обращением (поскольку я посвятил себя обращению таких людей, как Вы), но не путем насилия и не с помощью ненависти. Никогда я не согласился бы на то, чтобы засадить Вас в тюрьму — за любое преступление, за что угодно, а тем более за Ваши личные убеждения. А Вы, очевидно, так ненавидели меня, что Ваша ненависть возобладала над Вашим естественным стремлением к справедливости. Почему это? До самого конца вплоть до Вашей речи, обращенной к присяжным, мой защитник и я сам, да и многие другие, искренне верили, что хотя присяжные и могут быть настроены против меня, но Вы, Ваша Честь, будете держаться непредвзято, беспристрастно и сочувственно и вынесете решение о моей невиновности или виновности (а я полагаю, что был «виновен» в несоблюдении буквы закона, но не в сознательно совершенном преступлении, и мое признание этого обстоятельства не следовало столь многократно использовать против меня ни Обвинению, ни Вашей Чести) в преступлении, указанном в обвинительном акте, а не в том, какую я лично исповедую философию или какая у меня душа, хотя я до сих пор не могу понять, почему все, что я говорю или делаю, да и вообще все, что связано с моей личностью, считается «нарушением общепринятых правил благопристойности».

Почему?