Делай со мной что захочешь

Он поцеловал меня и сказал, что никогда не боялся выглядеть глупо. Никогда не боялся рисковать, не боялся, что люди станут смеяться над ним. Он сказал — Мой секрет состоит в том, что для меня нет невозможного. Я берусь за все.

Я сказала, что вся моя жизнь уйдет на то, чтобы понять его.

А он сказал — Нет, ты не поймешь меня, Элина, — но сказал мягко, потому что любил меня.

И я любила его. Я действительно его любила. Я была его женой и любила его.

11

…Десятифутовый шкаф с острыми резными краями и зеркалом, в котором обесцвеченными искаженными тенями отражались Элина и ее муж; дверцы были инкрустированы золотом и слоновой костью, пахло пылью и старым полиролем.

— Восемнадцатый век, немецкий шкаф, — сказал Марвин. Он прочел это на пожелтевшем ярлыке, прикрепленном к одному из ящиков. — Красивый, Элина, правда?

Элина сочла, что да, красивый. Лицо ее, словно лицо призрака, расплывалось в зеркале. Длинные волосы были уложены тяжелыми косами вокруг головы, так что она сама казалась женщиной из восемнадцатого века, которая застенчиво смотрела на них оттуда, пленница этого строгого и в то же время причудливого шкафа. Рядом со своим лицом Элина видела лицо мужа — оно не расплывалось, а было массивное, тяжелое, голова крепко держалась на плечах.

— Да, он очень красивый, — сказала она. Пальцы, которыми она провела по шкафу, были в пыли.

…Маленький поезд — больше игрушечного детского, но слишком маленький, чтобы быть настоящим: в него не заберется и ребенок, однако же — прелестный локомотив, несколько товарных вагонов, несколько пассажирских, даже спальный вагон, даже служебный. Марвин нагнулся и заглянул в окна.

— Маленькие столики накрыты для ужина, — рассмеялся он. — За ними сидят маленькие люди… белые скатерти и бутылки шампанского… Эта странная штуковина стоит пять тысяч долларов. Во всяком случае, столько она потянула на аукционе — пять тысяч долларов. Тебе нравится?

Элина улыбалась, не зная, что сказать.

— Этот поезд прибыл из имения Кроксли, через всю страну — из Нью-Джерси, — сказал Марвин. — Я не собирался его покупать, но в конце-то концов… Он прибыл вместе с тремя фургонами отличных вещей.

…Портрет женщины в натуральную величину, с низким лбом, редкой, колечками, челкой и неестественно розовой кожей; узкий кружевной лиф, плечи слегка подложены, длинные рукава из темного бархата доходят до середины маленьких розовых ладошек. Платье, как и у Элины, закрывает ее всю — и грудь, и плечи, и руки. Целомудренна, но безвкусна; и сама она, и тяжелая золоченая рама, в которую вделан портрет, покрыты толстым слоем пыли.

— Точно американская мать семейства, вырядившаяся под владелицу английской загородной усадьбы, — заметил Марвин. Он нагнулся, чтобы прочесть надпись на ярлыке. — Да. Так оно и есть. Жена Кэрила Свифта — того самого Свифта, у которого на яхте произошел несчастный случай… Да, я помню его, хотя процесс кончился очень быстро. Не понимаю, зачем он дал мне этот идиотский портрет — для меня он, конечно же, никакой ценности не представляет… Портреты вообще не представляют ценности.

— У нее такой несчастный вид, — сказала Элина.

— Нет, она не выглядит несчастной — ты это присочинила, — отрезал Марвин. И, как бы желая смягчить впечатление от своих слов, обнял Элину за плечи и снова принялся изучать женщину на портрете. — Я тут вижу самодовольную, невежественную, полуграмотную, не слишком привлекательную жену миллионера, каких тысячи. По цвету ее кожи можно понять, с каким презрением относился к ней художник: ни один мастер в здравом уме не написал бы кожу таким цветом. Если, конечно, не забавы ради.

— А что там произошло? — нехотя спросила Элина.

— Люди пропали без вести. Днище у яхты проломилось.

— Муж ее был виноват в этом?

— Мы выиграли. Но им пришлось все на меня переписать.

…Обеденный стол, расставленный во всю свою длину, заваленный нечищенными серебряными приборами, кубками, различными блюдами, вазами для фруктов, подсвечниками, коробками для спичек, сигаретницами из дорогого резного дерева; тут же стоял выложенный бархатом ларец, полный драгоценностей, тут же лежали небрежно сложенные портьеры и гобелены из шерсти и шелка с изображениями цветов, птиц и причудливых животных, даже несколько запыленных бутылок вина торчали среди груды позолоченных дверных ручек, палок для занавесей и дверных петель. Марвин вытащил из этого ералаша ожерелье и приложил к шее Элины — оно оказалось золотым и было довольно тяжелое.