Делать мнение: новая политическая игра

Парижская печатная пресса, а вслед за ней национальное радио и региональная пресса, не только способствовали утверждению идеи, что дебаты станут исключительным событием и что поэтому все должны их смотреть; она также во многом заранее дала категории восприятия этого события, или по крайней мере укрепила некоторые спонтанные категории восприятия, заимствованные у спортивных телепрограмм. Анонсы почти единогласно извещали об этом "первом прямом столкновении" Лорана Фабиуса с лидером оппозиции как о "дуэли на высшем уровне", предсказывая ее "жестокость", будто о поединке боксеров, или как о "сражении лидеров", которое должно было привести к "большому потрясению". Спортивная метафора, то есть аналогия с боксерским поединком, здесь зашла очень далеко: пресса представляла двух лидеров, как/178/ представляют двух чемпионов накануне матча, в прогнозах ход дебатов тоже был описан как состязание боксеров: как судьи вокруг ринга, журналисты сосчитают "баллы" или "преимущества" каждого из противников (что составляет весьма сомнительную арифметику, - мы еще к этому вернемся - потому что здесь, в отличие от боксерского поединка, само определение "преимуществ" зависит /от субъективных оценок). После дискуссии все - журналисты, политики, специалисты по политическому маркетингу, профессора политических наук и само "общественное мнение" - подвергаются опросу, чтобы узнать, кто "выиграл"; а это один из способов навязать - посредством вопроса - идею, что действительно состоялось "сражение", а значит есть "победитель" и "побежденный".

Представление дебатов сильно повлияло на характер подготовки к ним самих политических лидеров: они оказались как бы заложниками своего собственного образа, созданного прессой, и определения дебатов как безжалостного столкновения, которое они не могли более ни контролировать, ни опровергнуть, не рискуя разочаровать ожидания, столь основательно внушенные прессой.

В этом контексте можно понять поведение Лорана Фабиуса, названного "агрессивным" и "воинственным", и вызвавшим тем большее к себе внимание со стороны большинства комментаторов и политиков потому, что он показал себя очень отличающимся от того образа, который он старался ранее создать - образа скорее "уравновешенного", "спокойного", "безмятежного" и "беспристрастного" политика (его политические противники говорили о нем, наоборот, как о политике, который "пресен", "не лезет в воду" и не берет на себя ответственность). Установка, принятая Лораном Фабиусом, во многом также обусловлена действием структуры политико-журналистского поля, превращающим эти дебаты в "сражения", которые должны быть "зрелищными"; так как некоторые считали его политиком "без характера", он без сомнения был вынужден реагировать. Тот же подход приемлем и для анализа поведения Жака Ширака, более умеренного, чем обычно, постоянно улыбающегося и притворяющегося "спокойным" и "не скованным": он, напротив, должен был бороться с публичным образом авторитарного и резкого человека.

Однако спортивные метафоры скрывают, что политические дебаты не выигрываются как матч боксеров, потому что здесь речь идет о вдвойне символической игре. Противники не только сталкиваются в словесном споре, но, кроме того,/179/ каждый из них бьется, чтобы установить наиболее благоприятные для него правила игры. В политике не существует однозначного определения "балла" или "преимущества". В отличие от спортивного соревнования или от физической борьбы, в которых выступления точно измеряются, нанесенные удары видимы и относительно бесспорны для всех (особенно когда происходит "нокдаун"), политическая борьба прежде всего является борьбой, символической, влияющей на определение правил игры, которые сами определяют восприятие хода состязания. Политики, опрашиваемые после каждой дискуссии, обязательно заявляют, что именно их лидер был лучшим. Таким образом они продолжают символическую борьбу, пытаясь навязать широкой публике свою точку зрения на дебаты в той мере, в которой здесь отсутствует объективная реальность как данность для сторонников обоих лагерей.