Делать мнение: новая политическая игра

Отныне революционеры начинают решать, чем должно быть общественное мнение: содержание понятия объявлено постановлением существующей власти, которая вменяет гражданам то, что они официально должны думать. "Народный дух" становится, таким образом, новым видом идеального "общественного мнения"; это то, что все граждане должны были бы думать, если бы они были добродетельны; в любом случае, это то мнение, которое они должны демонстрировать, по крайней мере, публично, чтобы попытаться его обрести; более прозаично, это мнение, которое они должны афишировать, чтобы не иметь неприятностей. Можно было бы сказать, сославшись на один из смыслов прилагательного "общественный", что "народный дух" есть "официальное мнение, то есть мнение, которое может быть обнаружено на публике, потому что оно соответствует высокому представлению, которое государство имеет о гражданах и о том, что они должны думать о политике. И хотя мы видим как в политике вновь возникают два типа мнения, революционный период несколько запутал, - не приводя к его полному исчезновению, - простое различие, которое раньше противопоставляло народное мнение мнению просвещенному: отныне, с одной стороны, есть мнения частные, которые не должны выходить за пределы семейного круга потому, что они могут быть политически ошибочными или контрреволюционными, и, с другой стороны, общественные мнения, то есть те, что провозглашают на публике, начиная с мнений политических руководителей (являющихся "общественными деятелями"), которые должны служить образцами и обладать высокой политической нравственностью, поскольку им надлежит направлять простых граждан. Это не теоретическое разделение, оно очень конкретно затрагивает каждого гражданина, приговаривая его к хитрости или политической шизофрении. Коммунистические системы, которые/59/ в этом отношении очень близки к указанной революционной ситуации, дают возможность представить всю важность разрыва, который может существовать в таких условиях. В качестве свидетельства можно еще раз процитировать Павла Лунгина, который рассказывает: "Когда я был школьником, нам задали написать сочинение на свободную тему: "Когда я стану взрослым...". Поскольку я уже был достаточно хитрым, я ответил, что космонавтом. Но одна маленькая девочка сказала, что она хочет стать принцессой и всю жизнь есть конфеты. Класс превратился в трибунал и ее осудили. Все советские люди должны были преодолеть это препятствие, это разделение между тем, о чем думали дома, и тем, что говорилось в школе. У нас есть старый анекдот: один еврей звонит по телефону другому еврею: "Ты читал то, что написано сегодня в "Правде"?" - "Нет, а что там написано?" - " Я этого не могу тебе сказать по телефону...". Нужно уничтожить эту шизофрению и вновь обрести единую культуру жизни. Это так, но налицо ужасная ностальгия по этому дьявольскому времени, когда хорошее было официально хорошим, а плохое - официально проклятым" [6].