Деление клетки

Забежав за ларёк, я спрятался за тётей. Тётя — толстая женщина с кабаньим лицом и сумасшедшими глазами. Её немытые патлы торчали во все стороны. Она упёрла руки в бока и заверещала пронзительным фальцетом:

— Что это вы здесь делаете! Милиция! Как вам не стыдно! Скоты здоровые! Милиция!

Потом она огрела одного хулигана по плечу сумкой. В сумке были три пустых стеклянных бутылки из-под пива. Бутылки разбились.

— Что же вы бутылки бьёте, гады недоношенные!

Подростки убежали врассыпную по дворам. Люди сбежались посмотреть, кто это так орёт.

— Они хотели ограбить меня, — возмущённо сказала тётя и схватила меня за руку.

— А у меня еще таких четыре и пять дочек! — сказала она собравшимся, показывая на меня. — Пошли!

И мы пошли в церковь. Первый раз в жизни я шёл в церковь и подозревал, что церковь — это что-то типа кинотеатра или театра, где надо вести себя тихо и культурно.

— Не выдирай руку, я тебе сказала! В церкви будешь молчать, понял меня, гандонщик?!

Изо всех сил я старался выдрать руку. Но тётя была сильнее. У неё была большая мозолистая неприятная на ощупь ладонь. Сухая и чешуйчатая.

Я увидел пропасть, на глубине которой находилась Яма, или Нижний Город, — как писали про это гетто в газетах. Я сорвал с головы шапку — красный петушок — и кинул её в пропасть. Она полетела, как подбитая насмерть краснопёрая птичка. Её подхватил ветер и унёс к дереву. Так она и повисла на ветке. Тётя посмотрела на меня. Зло посмотрела. Глаза её дико вращались и обнажали белые оболочки. Она издала вопль:

— Ааааа! Ты это специально. Говно малое! Зря я не отдала тебя в интернат! Там таких, как ты, лечат, а потом убивают! Лечат, чтоб перед Богом не было совестно убивать больных на голову!

Она полезла на дерево доставать петушок, а я кинулся бежать. Бежал изо всех сил. Лужи к ночи начали затягиваться, и я поскользнулся. Больно ушиб себе ногу и поковылял за угол. Иду еле-еле. Нога болит, аж слёзы наворачиваются!

Тётя, эта сумасшедшая неистовая женщина, мощными рывками начала взбираться по дереву всё выше и выше. Она сняла петушок с ветки и спрыгнула с высоты. Приземлилась на корточки и сразу погналась за мной. Я заковылял и хотел было спрятаться в кустах, но она схватила меня за волосы.

— Нет, — сказала она, — пойдёшь к батюшке! Пойдёшь, гандонщик малой! Он из тебя всех бесов выбьет!

Она таскала меня за волосы. Потом взяла за руку. И мы пошли в церковь.

На моей голове был нелепый высоко поднятый красный петушок. Идя за руку с тётей, я люблю смотреть себе под ноги, не поднимая глаз. Мне нравится, как кружится земля под ногами. Я стараюсь не наступать на трещины в асфальте и перепрыгиваю их.

— Не вырывай руку, я тебе сказала! Ох, а ну, покажи деньги.

Я достал деньги пьяного прапорщика. И она пересчитала их.

— Сто рублей! Получка у них сегодня, что ли?

Оказалось, что церковь находится на территории воинской части миротворцев. Война давно закончилась. Миротворцы ходили по части расхристанные. Некоторые не ходили, а падали — те, что совсем уже пьяные. Другие были с женщинами. За порядком никто не следил. В столовой играла музыка. Там проходила дискотека.

Вдалеке мы увидели большой золотой купол и двинулись туда.

Тётя увидела возле входа служителя в чёрных одеждах с бородой. Он разговаривал и провожал людей. Тётя схватила его за руку и потащила в сторонку.

— Вот полюбуйтесь! — сказала она и подняла меня в воздух за руку, не выпуская руку священнослужителя. Она свела нас вместе и имела одинаковую власть над нами обоими. Священнослужитель еще не знал, на что способна тётя. И какая она сильная женщина. Тогда тётя сжала его руку сильней, чтоб он не выдирался. Священнослужитель скривился от боли.

— Господи! — сказал он.

— Уважаемый батюшка! — обратилась она, не ослабляя хватки.

— Спасите заблудшую душу моего сыночка. У меня дома еще таких — четверо и пять дочек! Избавьте его от бесов. На то воля божья иисусова, или как там у вас говорят!

Она отпустила нас и в поклоне неправильно перекрестилась. Мы сразу рванули с места. Священнослужитель бежал в сторону бытовки. Я, прихрамывая, пытался его догнать. Он взбежал по железной лесенке и захлопнул дверь бытовки. Я дёрнул за ручку. Дверь не поддалась. Тётя схватила меня за волосы и сняла с бытовки.

— Черт с ним! — сказала она мне. — Не беги за ним. Он чокнутый, видимо.

Мы стали возле входа в церковь, и тётя приказала:

— Сними петушок, чтоб даром не стоять.

Я стянул петушок, и в него начали падать снежинки. Люди, выходившие из церкви, бросали в петушок мелочь. Когда все вышли, в петушке было порядочно мелочи — он стал тяжёлым. Тётя стояла возле бытовки и курила. Она наблюдала за мной. Чтоб я не сбежал.

Священнослужитель приоткрыл дверь, но, увидев тётю, сразу закрылся. Самым последним ко мне подошёл высокий худой старик. Он сказал:

— Мальчик, у меня нет денег. Но у меня есть кое-что важнее денег. Ты когда-нибудь читал Святое Писание?

Я смотрел на него и ничего не отвечал. Тётя приказала мне не раскрывать рта в церкви. Тётя курила возле бытовки и косилась на старика.