Деление на ночь

Годы, годы, десятки лет Воловских думал, что самую большую боль пережить ему уже довелось – и это была не одномоментно возникшая боль, а разрастающееся, неотступно заливающее, подобно утреннему солнцу на юге, ощущение невозможности думать, слушать, смотреть и говорить. «К сожалению, умерла», – пожали плечами в роддоме. «Сепсис, тут мы бессильны», – пояснил врач. «Командир, закапываем?» – деловито спросили на кладбище. «Глубоко соболезную», – обронили в загсе. С каждой подобной репликой – а слышал он их куда больше! – боль разрасталась и подавляла. И лишь благодаря тому, что рядом с ним, с Владимиром, кто-то постоянно находился, родственники, сиделки, врачи, он и сумел не провалиться в забытьё и спустя много лет восстановить в памяти те страшные несколько лет.

Долго царь был неутешен, но как быть? И он был грешен.

В какой-то момент Воловских приказал себе: либо надо вешаться, либо выплывать. И стал выплывать. Бросил НИИ, по знакомству прибился к ведомству, стал подниматься, появились женщины, на одной, конечно же, чуть ли не вдвое моложе, он даже экспериментально женился (дело продлилось несколько лет; после развода Воловских потрясённо осознал, что формально со второй женой он прожил дольше, чем с первой). А главное – Алексей.

Он болел, капризничал, психовал, но Воловских денно и нощно придумывал, что бы для него сделать, как бы ему помочь в фатально неизменной ситуации, и в результате получилось: Алёша превратился хоть и в растяпу и изрядного обалдуя, но обалдуя учтивого, спокойного и, в целом, сердечного. Никак не мог себя найти, но тут уж… Воловских беспрерывно предлагал то одно, то другое. Каждый раз, когда Алёша увольнялся (или его увольняли, что тоже случалось), в домашних разговорах всплывала пресловутая фраза: «А может, в ведомство?» И каждый раз учтивый Алёша учтиво предлагал отцу пройти по известному маршруту – грубо, но прямо. Воловских не сердился, так как ничто другое в Алёше не вызывало такую реакцию. Ругаться он не любил. А вот искать работу, кажется, просто обожал. Настолько, что, найдя новую, вскоре начинал скучать по процессу поисков и прикладывал все усилия, чтобы покинуть нынешнее место. Что только ни случалось! И напивался на работе. И прогуливал. И непотребством занимался в кладовке (услышав подробности того случая, Воловских всерьёз предположил, что Алёша сделал всё возможное, чтобы их с секретаршей – спасибо, сын хоть уберёг отца от демонстрации фотографий! – обнаружили непосредственно во время процесса). И нахальничал с начальством.

В результате знакомые Воловских затвердили, что спрашивать о сыне – по крайней мере, о его рабочих успехах – не надо. Первое-то время все наперебой интересовались, что там, мол, господин Андреев (Воловских дал сыну фамилию жены – осознанно. От неё, фактически, ничего вообще не осталось – так пусть хоть будет фамилия). А что про него сказать? Где-то редакторишка, где-то корреспондентик, где-то фоточки фотографирует, занимается совершеннейшей ерундой, даже стишки ленится писать. Так-сяк – вот и вся его жизнь, Алёши-то. И с личным та же петрушка получилась: бегал от одной к другой, пока мальчика не охомутала какая-то рыжая, но как охомутала, так он и расхомутался через несколько лет. Туманова, как там её? Туманцева, кажется. Да.

А самому Воловских меж тем подходило к семидесяти. На пенсию несколько лет как вышел – впрочем, без малейшего сожаления. Денег подсобрать за четверть века прилежной службы удалось более чем изрядно, так что о хлебе думать не требовалось. А служба как таковая… Да кому она вообще нужна, служба эта?

И вот настал тот неблагословенный день, когда ему пришла в голову мысль: а не съездить ли вдвоём с Алёшей в жаркие страны? Вдвоём они никогда не отдыхали: пару раз доводилось куда-то путешествовать в компании друзей или родственников, но не иначе. И вот решили и решились. К удивлению Воловских, сын отнёсся к идее благосклонно: впрочем, с чего бы ему вдруг отказываться? За счёт отца почему бы и не полететь. Спор возник лишь при выборе места. Воловских настаивал на ОАЭ, сын твердил, что далеко и нудно, там, дескать, можно пить только пиво, и то – в туалете, накрывшись одеялом. Отец аргументировал, что хочется уединения, Алёша парировал, какое же уединение в таком популярном месте? В результате сошлись на удалённом от цивилизации египетском курорте Марса Алам (мгновенно сокращённом ими до «Марсалям»), где и оказались. Прямых перелётов не нашлось, поэтому пришлось добираться через Хургаду. Самолёт был переполнен худшими представителями выезжающих на отдых, однако Воловских относился к этому философски, а Андреев, чтобы не беситься, сделал тайком несколько щедрых глотков из предусмотрительно купленной в дьюти-фри бутылки, после чего заснул настолько успешно, что эффекта хватило и почти на весь длинный утомительный переезд на такси до Марсаляма.