Деление на ноль (сборник)

И всякому посетителю, которому случится зайти в это учреждение, приятно видеть Алексея Алексеевича. По-настоящему практический человек, он, что ни говори, не очень доверяет всем этим компьютерам. Хорошо, конечно, что прогресс и всё такое, но, во-первых, непонятно, как оно работает: байты эти, килобайты, не пощупаешь их и не понюхаешь. А во-вторых, там вирусы сплошные, хакеры-шмакеры – щёлкнуло что-то, вот и плакали твои денежки. Нет, бумажка – она всегда бумажка, особенно если в двух экземплярах.

Алексей Алексеевич свою работу любил и ни разу в жизни не сделал в своей Ведомости ни единой ошибки, чем заслуженно гордился. Молодые сотрудники учреждения любили Алексея Алексеевича от всего сердца, но по-своему – по-молодёжному, и поэтому иногда над ним подшучивали: бывало вызовет Алексея Алексеевича к себе начальство, а они тем временем пририсуют ему в Ведомости нолик к какому-нибудь важному показателю или запятую где-нибудь поставят не в том месте. Но ни разу у них такой фокус не прошёл: прежде чем снова засесть за свою Ведомость, Алексей Алексеевич внимательнейшим образом читал её с самого начала и только потом принимался за дальнейшую работу. Поэтому он всегда обязательно замечал такие проделки.

«Ну что же вы?! – говорил он шутникам. – Это же не фитюлька какая-нибудь! Это же документ!» И видно было по нему, что он действительно огорчён и обижен. Шутники вешали головы и разводили руками: «Вы уж извините нас, Алексей Алексеевич, – это мы не со зла. Это мы пошутить хотели». «Конечно не со зла, – отвечал им Алексей Алексеевич строго, – а от глупости. Молодые ещё – не знаете, что такое документ. Ничего, вот поживёте с моё – узнаете». Впрочем, долго он ни на кого не сердился и никогда не жаловался на шутников вышестоящему начальству.

А назавтра всё повторялось сызнова. Потом шутники сами уходили в вышестоящее начальство и на их место приходили новые, и так всё шло потихоньку и шло. Жизнь, она ведь не стоит на месте, а всё идёт куда-то, идёт. Чаще мимо, но иногда и вместе с нами – это уж кому как повезёт.

Впрочем, за исключением этих небольших неприятностей, жизнь Алексея Алексеевича была ровная и вполне безоблачная. Различные потрясения общественных устоев каким-то образом обходили его учреждение стороной – менялись разве что вывески, да пересаживали Алексея Алексеевича каждые полгода в другую комнату с новой табличкой на двери. А жалование как было не очень большое, но прожить вполне можно, да таким и оставалось. Менялись только цифры – то это были сто тридцать рублей, то вдруг чуть ли не миллион, потом стали тысячи. Но жалования этого всегда непременно хватало на оплату коммунальных услуг, электричества, проезда на транспорте и нехитрой, но вполне сытной пищи из народного универсама.

Жил Алексей Алексеевич на Петроградской стороне в комнате в древней коммунальной квартире, что досталась ему в наследство от его покойной матушки, с которой он и прожил со своего рождения до самой её смерти. Жизнь в коммунальной квартире, вопреки всяким ужасам, которые про такую жизнь обычно рассказывают, была совершенно мирной. Алкоголик, который обязательно живёт в любой коммунальной квартире (если не живёт, то его специально подселяют), пил от всей души, но тихо: без пожаров и дебошей, а чаще всего и вовсе исчезал на целые месяцы. Остальные же соседи были все люди культурные и не очень молодые – из тех, что в своё время тайком перепечатывали на машинке различные крамольные сочинения. Обязательно всегда поздороваются и никогда не скажут «без пятнадцати», а скажут «без четверти». Очень все интеллигентные и приятные – Алексей Алексеевич ни разу в жизни даже ни с кем из них не поругался, не говоря уже про подраться. Тем более что заведённые ими порядки, которые иному новоиспечённому петербуржцу показались бы странными и даже дикими, Алексея Алексеевича ничуть не тяготили – он даже и не представлял, что порядки могут быть какими-нибудь другими.