Delete

Понятное дело, родители были в шоке, но старались не подавать виду, за что Алик был им безмерно благодарен. Он понимал, что они ждут, когда это любовное завихрение у сына кончится и он придет в себя. Понимал это, но в себя приходить не собирался. Ему было так тепло и уютно в этой своей новой жизни с Лелей, что даже музыка стала отходить на второй план…

Что было дальше, он не мог и не хотел вспоминать. Леля стала пропадать. Возвращалась поздно, а то и утром. Злая, неразговорчивая, с растрепанными волосами, непроспавшаяся, закуривала прямо на пороге, бросив в угол сумку… Видно было, что она живет своей собственной жизнью.

Квартира неделями не убиралась, в раковине копилась грязная посуда, в холодильнике засыхали и гнили продукты, корзина для грязного белья была переполнена… Если бы не мама, что с ними стало бы? Она молча чистила, мыла, готовила, стирала, гладила… Спасибо ей, что про Лелю не спрашивала: где она, что с ней, почему она не следит за домом, ведь нигде не учится, не работает…

Приятели намекали, что видели ее с каким-то парнем, потом появился еще один мужчина… Когда Леля возвращалась, она запиралась в ванной комнате и на вопросы Алика отвечала гробовым молчанием. Он слышал лишь плеск воды, а иногда, что убивало его, утробное хрипловатое пение… Она что-то напевала, отмываясь, как ему думалось, от грязных мужских лап, и Алик готов был убить, удушить каждого, кто прикасался к ее нежному телу, к ее плечам, груди, шее, губам, бедрам…

Последний скандал ничем не отличался от остальных: Леля требовала денег, говорила, что за жизнь с ней надо платить, что это слишком большая роскошь для молокососа вроде Алика спать с такой женщиной, как она…

В этой разъяренной, слегка подвыпившей и растрепанной девице с прокуренным голосом он с трудом узнавал то ангельское существо, с которым так недавно поселился в этой квартире. Он вдруг открыл для себя, что Леля больна раздвоением личности. В пижаме и белых носках, теплая, чистая и ласковая… она бывала такой все реже и реже… Теперь же он жил с чужой и злой девкой, которая получала удовольствие от того, что изводила его своей обособленностью, порочностью, цинизмом и жестокостью. Все, что раньше они делали вместе и ради чего, собственно, и ушел он из дома (спать, есть, разговаривать, жить, наконец), теперь ему приходилось делать одному. Сначала, оставшись один, как брошенный щенок, он пытался есть один, но у него это плохо получалось – аппетит, казалось, безвозвратно пропал, он с трудом проглатывал что-то, просто для поддержания физических сил. Появившись дома, Леля, устроившись за столом одна, тоже почему-то ела вяло, ничего не подогревала, хватала куски, и все это – почти не выпуская изо рта сигарету. Вместо натуральных соков она постепенно перешла на пиво. Когда Алик пытался сесть напротив, чтобы хотя бы посмотреть, как она ест, побыть рядом, она, не поднимая головы, мрачным голосом просила его не мешать ей есть («Чего уставился, хочешь, чтобы я подавилась?»). Нежный чистый союз, скрепленный, казалось бы, совсем недавно и так торжественно горящими свечами и горячими поцелуями и объятиями, превращался прямо на глазах в убогую, пошловатую и безжизненную связь, от которой разило предательством и ложью. Алику никогда еще в своей жизни не было так больно. Теперь он ложился спать с болью и просыпался от боли. Он не представлял себе жизни без Лели, но и с ней больше жить не мог. На попытки объясниться она отвечала грубостью, если вообще отвечала… Алик тоже стал уходить из дома. Теперь получалось, что он покинул два дома: родительский и тот, где они еще не так давно жили с Лелей. Он ночевал у друзей, случайных подружек, на каких-то непонятных квартирах, где его забывали после попойки…

И вот теперь он снова дома. Выкупанный, как ребенок, одетый во все свежее, сытый, выспавшийся, обласканный родителями, за кабинетным роялем, готовый извлечь из него шквал чистых хрустальных звуков… Это ли не счастье? Он может спокойно заниматься, не переживая о том, что это действует кому-то на нервы и мешает спать… Лели нет. Да и была ли она вообще?…

Глава 12

Это была Арина. Она стояла на пороге со счастливым, но виноватым видом, и глаза ее, сверкающие в полумраке подъезда, говорили о том, что она сгорает от нетерпения поделиться чем-то важным.

– Рита, прости меня, что пришла без приглашения и что вообще убиваю твое личное время…

Рита втащила ее в квартиру. Что за церемонии, когда у них одно дело, да еще какое?! Разве устройство личной жизни подруги – пустяк? К тому же это была Арина, человек, достойный, чтобы его выслушали.

С зонта стекала вода, от свитера приятно пахло влагой.

– Арина, поверь мне, я ужасно рада тебя видеть… Ты мне сразу скажи – все нормально?

– Нормально. – Арина сжала Ритину руку.

– А я переживала. Думала, оставила девочку на растерзание взрослому мужику…

– Девочку… – усмехнулась Арина.

В передней появился Марк с папкой под мышкой. Заспанный вид его не остался незамеченным внимательной журналисткой.