Дельфания. Сокровенные истории

Мария погрузилась в полуобморочное состояние между сном и бодрствованием и находилась в нем пока машина не остановилась. Потом ее, как бревно, подняли, понесли и бросили на земляной пол. Господи! – взмолилась Мария, – лишь бы с Аннушкой все было в порядке! С нее стащили мешок, развязали руки, ноги, сдернули тряпку, которая перетягивала рот. Затем скрипнула дверь, и раздался скрежет задвижки. Пока Марию освобождали от пут, она боялась открыть глаза. Только когда она поняла, что осталась одна, Мария наконец открыла глаза и стала осматривать место своего заточения. А в том, что это было заточение, она уже не сомневалась. Только одна мысль сверлила ее и разъедала изнутри: почему именно со мной это произошло? Чем я прогневила Бога? В чем согрешила, что такие испытания выпали на мою долю?

Она находилась в небольшом деревянном сарае, на земляном полу, в углу лежала сухая трава, пахло навозом. У одной стены на двух ящиках из-под вина стоял лежак, какие берут напрокат отдыхающие на море. Мария встала с земли и села на лежак. Из щелей в стенах просачивался свет. Наверное, сейчас утро, подумала она. Ведь за время ее похищения из поезда она потеряла ориентацию во времени, впрочем, и в пространстве, ибо даже не могла представить, где она находится. Она прислушивалась к звукам извне. Дул ветер, доносился лай собак, где-то рядом кричали индюки, иногда горланил петух.

Где я? Что со мной? Что сделают со мной те люди, которые похитили меня? Зачем я им нужна? Такие вопросы, как острое лезвие, разрезали ее существо, и она содрогалась от догадок, которые наконец стали посещать ее. Это было столь несуразно и ошеломляюще, что невозможно себе представить. Это она видела только по телевизору и слышала только по радио – а теперь это коснулось ее. Она гнала от себя дурные предчувствия, но все факты говорили в пользу ужасной догадки, которая вскоре подтвердилась. Через сутки дверь отворилась, и в глаза ударил свет, Мария зажмурилась. Кто-то вошел. Когда она присмотрелась, то увидела двух нерусских мужчин и старуху. Оба мужчины были высокого роста, худощавы, со спутанными волосами и бородами, темными, мрачными и обветренными лицами. Старуха, одетая в массу старого тряпья, сгорбленная, опиралась на клюку. Мужчины не говорили по-русски, и старуха исполняла роль переводчицы. Они что-то громко восклицали и смотрели в глаза Марии. Ей казалось, что из их глаз извергался поток гнева и злости. Когда мужчины приутихли после пятиминутного выступления, старуха дала Марии фанерку, тетрадный лист, ручку и конверт.

– Пищи своем ридсвтенникем, – прокаркала старуха.

– Что писать? – спросила Мария и не узнала свой охрипший, сухой голос.

– Что пищать? Что пищать! – закипела старуха и подняла клюку, будто собралась ударить Марию. – Пищи викуп дают бистро.

– Какой выкуп? – спросила Мария, и внутри у нее все похолодело.

– Стё тисяч дёлляров, – сказала старуха, и мужчины при этих словах оживились, закивали головами, и глаза их заискрились алчностью.

– Мьесяц! – сказала старуха и сунула кривой палец прямо в лицо Марии. – Инче умрьёшь!

И вновь мужчины закивали головами и повторили за старухой: «Умрьёшь!»

Видимо, чтобы у Марии не было никаких сомнений в том, что они исполнят свою угрозу, один мужчина достал большой нож, который сверкнул в лучах солнца, попадавших в сарай, и ткнул ее в живот. Мария вскрикнула, ребеночек у нее внутри встрепенулся. Из глаз ее брызнули слезы, и она стала кивать головой.

– Да-да, я все напишу! – восклицала сквозь слезы Мария и начала писать, лишь бы этот человекозверь не давил ножом на живот и не причинил вреда ребеночку.

Весь листок был закапан слезами женщины. Она подписала конверт, вложила свернутый лист и заклеила. Старуха вырвала из ее рук письмо, и вся троица удалилась восвояси. Скрипнула задвижка, и Мария осталась одна. Она написала своим родителям, что ее похитили, что она не знает, где находится, что за нее требуют выкуп в течение месяца – сто тысяч долларов, иначе обещают убить. Конечно, она понимала, что у ее родителей нет таких денег, нет даже и десятой части этой космической суммы, даже если они продадут все, что имеют. Но что ей оставалось делать?

Потянулись мрачные дни заточения. Раз в день приходила старуха и, ругаясь по-своему, приносила ей похлебку и кусок лепешки. Сначала Мария испытывала отвращение к этой пище, приготовленной старухой, но потом все-таки начала есть – ведь нужно было думать о ребенке. Через две недели Мария кое-как пришла в себя, свыкнувшись со своим положением, насколько это было возможно. Она понимала, что как бы там ни было, нужно взять себя в руки. Она ведь мать, и она будет бороться до конца за себя и в первую очередь за еще не рожденного младенца.