Деликатнее нельзя!

Как вы, может быть, уже догадались, клуб этот не имеет своего помещения с танцзалом, бильярдной и буфетом, да все это ему и без надобности. Вполне достаточно того, что «Пьянклуб» — это просто сатирический раздел в многотиражной газете химкомбината, а его администрация — сама редакция газеты. Отчеты о ежемесячных заседаниях публикуются под рубрикой «Вестник «Пьянклуба».

Нам хотелось бы посоветовать и другим многотиражкам позаимствовать интересный опыт «Химика» и на этом поставить точку. Но, увы, точки пока не получается. Пока вырисовывается запятая.

Среди таких хорошо исследованных медициной недугов, как водобоязнь, боязнь темноты, высоты и пр., до сих пор как-то в сторонке остается сатиробоязнь. Между тем этот вид боязливости поражает нередко людей вполне крепких натурой, положительных и здравомыслящих. Нападает вдруг на них какая-то ущербная конфузливость, одолевает их почему-то стыдливая робость, и шепчут они на манер чеховского героя, пугливо озираясь:

— Так-то оно так, да как бы чего не вышло…

Вот точно это самое происходит и с некоторыми читателями многотиражной газеты. Казалось бы, куда как полезно, что редакция нащупала свежую, острую, хлесткую форму борьбы с таким давним и тяжким злом, как пьянство; казалось бы, куда как поучительно, если одно только предостережение: «Смотри, зачислят тебя в «Пьянклуб» да и пропечатают всенародно!» — останавливает на полпути к поллитре возможного кандидата в члены клуба. Казалось бы…

Но вот — звонок в редакцию газеты, и начальник какого-то цеха, мучимый сатиробоязнью, стонет:

— Братцы, ну что ж вы так грубо… Повесили нам этот самый позорный жетон, а вдруг весь цех обидится? Мы тут, понимаете, боремся, намечаем новые рубежи, а вы нас, понимаете, того… Давайте не будем, а? Мы не будем выпивать, а вы — критиковать… По-хорошему, а?

Звонит глава другого коллектива:

— Это, конечно, я понимаю, нарушителей и пьяниц воспитывать, конечно, надо… Но только — почему так громко? Почему на весь комбинат? Не пахнет ли это подрывом авторитета руководства? Нельзя ли потише, в рабочем порядке? Вот и профсоюз такого же мнения…

И он передает трубку своему председателю цехкома.

— Бросаете тень на весь коллектив, — скорбно говорит тот. — Из-за каких-то пяти-шести забулдыг кладете пятно… И вообще наше мнение — закрыть этот самый клуб. Мы тут сами потихоньку разберемся…

И даже редактор Глинской городской газеты Л Наумова бдительно увещевает многотиражных коллег:

— Смотрите, друзья, как бы вам за этот клуб по шапке не дали. Уж очень вы категорично боретесь, чересчур уж как-то активно. Поуважительнее бы надо, поделикатнее…

А тут еще приносят в редакцию сердечное послание — выписку из протокола партсобрания военизированной охраны. Там — ах, какой конфуз! — начальник команды С. Загадаев чуть-чуть оступился.

Дважды в этом году немножко чересчур переложил за воротник. Экая, понимаете, оплошка… Ну, да с кем не бывает… Все люди, все человеки… Так вот, стало быть, с учетом этого примите выписку из протокола:

«Объявить выговор тов. Загадаеву и просить редакцию многотиражной газеты комбината не публиковать материал о его пьянстве».

Администрация «Пьянклуба» терпеливо выслушивает все эти прекраснодушные тирады, гадая про себя: точно ли это уже сатиробоязнь в острой форме или только ее первые симптомы? И про себя же диву дается: если послушать радетелей деликатности, то укорять матерого пьянчугу надлежит бархатным шепотом да при закрытых дверях…

Ну, а в общем никого нет в Глинске, кто умилялся бы при виде мутноглазого выпивохи. Никого — за, все — против. Даже названные выше тонкие педагоги, которые полагают сокрушить чудище алкоголизма тишайшими проповедями и вкрадчивыми уговорами…

Полагают, словом, как бы поделикатнее.

А деликатнее тут — нельзя.

Падение трибуна

Перелистывая прошлогоднюю записную книжку, я нашел в ней такую строку:

«Сем. Лучистый — 2 секр. РК коме, воспит. моральн. этич. тел. 25–07».

Эту строку мне нетрудно расшифровать.

Семен Лучистый был вторым секретарем нашего Заозерного райкома комсомола. Вы не знаете самого Сеню. Но, наверное, знакомы с кем-нибудь таким же.

Для Сени самое удобное место на свете — трибуна. Пусть кипит совещание по вопросу о разведении кроликов. Пусть бурлит собрание на тему об итогах смотра художественной самодеятельности.

Пусть гремят речи об уровне лекционной пропаганды. Дело не в том, какой вопрос обсуждается. Дело в том, что Сеня все равно выступит.

Он пойдет к трибуне походкой обремененного заботами ответственного лица, у которого, чувствуется, еще много-много дел на сегодняшний вечер. Взойдя на трибуну, он прежде всего кинет взор на часы. Потом обведет собрание строгим и испытующим взглядом, солидно откашляется, отхлебнет воды из стакана и уж тогда начнет:

— Товарищи! Задача, поставленная перед коллективом, упирается в вопрос…

Сеня обрисовывал картину. Проводил красную нить. Намечал перспективу.

Точно так же обстояло дело с вещами более тонкими и сложными. Именно с теми, в глубины которых отважно нырнул Сеня Лучистый.