Делирий

– Так ты сам из милиции? – напористо продолжал Роман, чтобы не упустить инициативу. – Вот так номер! Вылетишь из рядов как пробка из бутылки! (Добавить страху, пусть поджилки трясутся.) В чём дело? Кто тебе приказал бросаться на мирных людей? (Всё-таки прошлый раз они встречали не его, а Варсонофия, это понятно.) Ну?!

Глаза парня с битой на миг остекленели, лицо покрылось каплями пота. Было видно, что внутри него идёт какая-то непонятная борьба. Однако в сознании что-то сработало, будто проскочила искра включения, и глаза почернели, наполняясь тёмной угрозой. Что случилось, Роман сообразил уже после инцидента: сработала внушённая кем-то п р о г р а м м а! Парень был кодирантом!

– Бей их, пацаны!

Он взмахнул битой, и Роман вынужден был перейти в иной уровень противостояния, где требовалось не только умение чувствовать эмоции и желания противника, но и упреждать действия на физическом плане.

Тренировки с Вохой не прошли даром. «Интуитивка» включилась сама собой, хотя и с небольшим запозданием (всё-таки он надеялся справиться с отморозками на уровне ФАГа).

Тычок пальцами в горло, удар ребром ладони по бицепсу, выхват биты из ослабевшей руки, удар битой по лбу бросившегося вперёд Санчо.

И тишина после падения обоих на асфальт.

Третий безрукавочный верзила успел сделать только один шаг, а бита уже была направлена ему в нос.

– Не советую, – покачал головой Роман, ощутив поднявшийся внутри гнев. Сейчас он мог бы запросто закрыть сознание парня, сделать в памяти провал, заставить смеяться и плакать, но не стал этого делать. – Убирайся!

Мордоворот вздрогнул, мелко-мелко перебрал ногами на месте, так что ожившая Юна прыснула.

– Помоги им! – приказал Роман гулко. – Живо отсюда!

Оглушённые парни с трудом поднялись на ноги, мотая головами, и приятель повёл их со двора, поддерживая под руки.

Редкие прохожие во дворе с любопытством посмотрели на получивших отпор бандитов, на Романа.

Юна бросилась к нему, схватила за локоть.

– Спасибо!

Варсонофий, прищурясь, окинул его изучающе-ироническим взглядом.

– Не знал, что ты такой мастер рукопашки.

Я тоже не знал, признался сам себе Роман.

– Прошу прощения.

– Благодарим, конечно, однако лучше бы ты не вмешивался. Они тебе впоследствии проходу не дадут.

– Ничего, переживу. Тот, с битой, был кодир…

– Я понял, – перебил его Варсонофий. – Мы поехали, и ты подумай о переезде. Геннадий разве не учил тебя «щучьему повелеванию»?

– Чему?

– ФАГу.

– Учил.

– Вот и надо было тихонько либо совсем никак. Теперь-то уж что говорить. Пока.

Роман хотел возразить, что ФАГ в отношении парня с битой не сработал именно по причине его закодированности, но модератор избегал терминологии не зря, его домочадцы едва ли понимали, о чём идёт речь, и Роман промолчал.

Юна, садясь в машину, кинула на него взгляд, в котором лучилась такая отчаянная мольба – о с т а т ь с я, что он едва не махнул призывно рукой. Но стиснул зубы, сдержался, сунул руки в карманы и только проводил машину глазами.

В голове стоял туман сожаления, относящийся не к расставанию, а к его собственной оценке натуры: принимать правильные решения он не умел.

Снова пошёл мелкий дождь.

Роман вернулся домой, чувствуя себя одиноким. Он принял душ, полчаса медитировал, добрался до глубин памяти (перед глазами развернулись картины детства), но тоска не проходила (как говорил Геннадий Евгеньевич: тоска – это неясно сформулированная цель), и тогда он разозлился на себя так, что готов был немедленно позвонить Юне и сказать, что жить без неё не может. Остановила только мысль, что поспешно принятые решения никогда не бывают удачными. Если в её чувствах можно было не сомневаться, то в себе он вовсе не был так уверен.

Даниэла не сказала последнего слова. К тому же ей нужен был надёжный человек, а не комплексующий интеллигент, нуждающийся в непрерывной опеке и поддержке, каким, по сути, был Роман, несмотря на всю его внешнюю уравновешенность. Его устраивала эта жизнь, когда ни за что отвечать не приходилось, да и за ошибки с него никто ничего не спрашивал. Какая женщина это выдержит? Даниэла не выдержала. Да и Юна, скорее всего, терпеть не станет. Значит, пора самому выдёргивать себя за волосы из болота меланхолии?

Он невольно улыбнулся собственной наивности. Размышления о психической несостоятельности если и расстраивали, то не сильно. Гораздо труднее было реализовать эти размышления, добиться необходимой твёрдости духа. Потому что человек не то, что он думает, а то, что он делает.

Снова зазвонил мобильный.

Роман схватил трубку, жадно посмотрел на экранчик, видя перед собой тающее лицо Юны. Не сразу узнал абонента, подумал с досадой: он-то откуда знает новый номер? Потом вспомнил, что перед отъездом из Москвы сам дал его Волеславу.

– Привет, висв! – заговорил в трубке энергичный голос волейболиста. – Знаю, что тебя лучше не тревожить, но тут такое дело: Сёма локоть повредил, мы с «Зенитом» играли, надо бы подлечить. Что, если мы подъедем к тебе сегодня? Он ни во что не верит, но я-то знаю, что ты можешь.

Роман открыл рот, собираясь ответить отказом, и с трудом удержался от резких слов.