Delirium/Делириум

Единственное, что можно сказать о рейдах хорошего — они громкие. Чтобы не напороться на рейдеров, достаточно лишь затаиться в тени и прислушаться — не раздаётся ли топот ног, радиопомехи, окрики в рупор. Я двигаюсь перебежками, выбирая боковые улицы, те, мимо которых прошли или которые уже проконтролированы, ориентируясь по многочисленным оставленным рейдерами следам: опрокинутым мусорным ящикам и контейнерам; отходам, в которых основательно покопались, после чего их, не долго думая, высыпали прямо на улицу; горам бумаги — старых квитанций и изорванных писем, кучам гниющих овощей; натёкам чего-то дурнопахнущего — даже не желаю знать, чего. И всё вокруг, словно пылью, прикрыто красными листовками. Мои туфли стали мокрыми и склизкими, и зачастую мне приходится перебираться через всё это безобразие, широко расставив руки в стороны, как канатоходец, не то свалюсь в грязь в два счёта. На некоторых домах красуются большие косые кресты наподобие буквы «Х», намалёванные чёрным и похожие на глубокие запёкшиеся раны. Моё сердце замирает: в этих домах жили люди, которых посчитали нарушителями порядка и приверженцами Сопротивления. Жаркий ветер свистит по улицам, доносит до меня крики, плач и лай собак. Изо всех сил стараюсь не вспоминать о Райли.

Я держусь самых глубоких теней, скольжу из переулка в переулок, перелетаю от одного мусорного контейнера к другому. Пот ручьями течёт по спине и из подмышек, и это не только от жары. Всё вокруг выглядит странным, искажённым, гротескным; некоторые улицы усыпаны осколками разбитых окон, в воздухе стоит запах гари.

Ох, чуть не попадаюсь. Заворачиваю за угол на Лесной проспект как раз в тот момент, когда группа регуляторов выходит из-за другого. Молнией кидаюсь обратно за угол, распластываюсь по стене скобяной лавки и ползу туда, откуда пришла. Вряд ли кто-то из них заметил меня — я всё-таки была в целом квартале от регуляторов, и кругом темно — ни зги не видно, но сердце так и не возвращается к своему прежнему ритму. Такое чувство, будто я играю в какую-то гигантскую видеоигру или пытаюсь решить по-настоящему трудное математическое уравнение, типа:

«Девушка пытается избежать по меньшей мере 40 рейдерских групп, насчитывающих от 15 до 20 участников каждая, распределённых на участке радиусом в 7 миль. Если ей необходимо пройти 2.7 миль через центр этого участка, какова вероятность того, что наутро она проснётся за решёткой? Значение числа можете округлить до 3,14».

До зачистки Диринг Хайлендс был одним из лучших районов Портленда. Виллы, большие и новые (по крайней мере, по стандартам штата Мэн, что означает — они построены не больше ста лет назад), окружены палисадниками и живыми изгородями, а улицы носят названия вроде «Сиреневая аллея» или «Улица Сосновая Роща». Несколько семей по-прежнему цепляются за свои прежние жилища — они либо так бедны, что не могут позволить себе переехать в другое место, либо не получили разрешения на переезд. Но по большей части дома стоят пустые, ведь никто не хочет хоть каким-то боком быть причастным к Сопротивлению.

Самое странное в связи с Диринг Хайлендс — это что район опустел чрезвычайно быстро. На травянистых лужайках всё ещё валяются заржавевшие детские игрушки; на некоторых подъездных дорожках стоят припаркованные автомобили, правда, большинство из них разобраны на хозяйственные нужды, так что от них остались только скелеты — так и кажется, будто над ними потрудились полчища огромных стервятников. Дома медленно оседают, а лужайки зарастают. Весь район производит печальное впечатление выброшенного за дверь домашнего животного.

Обычно меня начинает дёргать от одной только близости к Диринг Хайлендс. Многие говорят, что ходить здесь — не к добру, всё равно что прогуливаться по кладбищу ночью. Но сегодня, попав наконец сюда, я готова пуститься в пляс. Всё вокруг выглядит тихим, тёмным и непотревоженным, ни единого признака рейдеров, ни одного шепотка или шарканья подошвы о тротуар. Рейдеры здесь ещё не были. Может, они вообще сюда не доберутся.