Делириум

И у нее получается. Веревка лопается — я свободна! Боль в плечах адская, руки словно пронзают тысячи иголок, и все же в этот момент я готова прыгать и вопить от радости. Наверное, то же самое испытывала мама, когда первый луч света проник сквозь толстую стену ее камеры.

Я сажусь и растираю запястья. Грейси, поджав ноги, сидит в изголовье и наблюдает за мной. Я наклоняюсь к ней и крепко обнимаю. От нее пахнет яблочным мылом и немножко потом. Кожа у Грейси горячая, представляю, как ей было страшно, пока она пробиралась ко мне в комнату. Я чувствую, как она вздрагивает, такая маленькая и хрупкая.

Но не слабая… совсем не слабая. Грейси сильная, возможно, сильнее, чем любой из нас. Я понимаю, что, оказывается, все это время она по-своему противостояла системе. Грейси рождена свободной. Я улыбаюсь и целую ее в затылок. С ней все будет хорошо. Даже лучше.

Я немного отстраняюсь от Грейси и шепчу ей на ухо:

— Дядя Уильям еще там?

Грейси кивает и складывает ладошки под щекой, показывая, что дядя спит.

Я опять наклоняюсь и шепчу:

— А регуляторы в доме?

Грейси снова кивает и показывает два пальца. Мне становится дурно — не один, а два регулятора.

Я осторожно встаю с кровати, ноги сводит легкая судорога, еще бы, ведь они были связаны почти двое суток. Я на цыпочках подхожу к окну и, не забывая о том, что дядя дремлет всего в каких-то десяти футах, тихонько открываю жалюзи. Небо над городом насыщенного лилового цвета, цвета баклажана, а улицы словно укрыты темным бархатом теней. Тихо, ничто не шелохнется, но над горизонтом небо уже чуть светлее — скоро рассвет.

Мне вдруг безумно хочется вдохнуть запах океана, и я осторожно открываю окно. Вот оно — запах соленых брызг и тумана пробуждает в моем сознании мысли о бесконечно сменяющих друг друга приливах и отливах. Тоска сдавливает грудь — я знаю, что у меня нет шансов найти Алекса в этом огромном спящем городе, как и нет шансов самой добраться до границы. Единственный вариант — спуститься по скалам к океану и идти дальше, пока вода не сомкнётся над моей головой. Интересно, это больно? Будет ли Алекс вспоминать обо мне?

Откуда-то издалека доносится шум мотора, он похож на приглушенное звериное урчание. Очень скоро рассвет прогонит черные тени, силуэты города снова станут четкими, проснутся его жители, они будут зевать, варить себе кофе, собираться на работу. Жизнь потечет дальше. Внутри просыпается древний инстинкт, он сильнее любых слов, он — корень нашего существа, он борется, сопротивляется, отчаянно ищет точку опоры, чтобы заставить меня остаться здесь, дышать, продолжать жить. Но я не даю поработить мою волю и гоню его прочь.

Я скорее умру, чем буду так вот существовать.

Мотор рычит громче, теперь я вижу приближающуюся к дому черную точку. Мотоцикл. Секунду я смотрю на него как зачарованная. Я всего два раза в жизни видела едущий по улице мотоцикл, и, как бы плохо мне сейчас ни было, меня завораживает красота этого зрелища. Мотоцикл чуть поблескивает и рассекает ночную улицу, как мокрая голова выдры черную поверхность воды. И мотоциклист. Его черный силуэт склонился вперед и сливается с мотоциклом, отчетливо видна только голова.

Мотоцикл приближается, я различаю цвет волос мотоциклиста. Они цвета опавших осенних листьев.

Алекс.

Не в силах сдержаться, я тихо вскрикиваю.

За дверью в комнату раздается глухой стук, как будто что-то ударилось о стену. Я слышу, как чертыхается дядя Уильям.

Алекс заезжает в узкий проулок, который отделяет наш дом от соседского. На самом деле это полоска газона с одним чахлым деревцем, огороженная металлической сеткой высотой до пояса. Алекс заглушает мотор и смотрит на наш дом. Я не уверена, что он может увидеть меня в темноте, поэтому решаю рискнуть и тихо его окликаю:

— Алекс!

Он поворачивается в мою сторону и разводит руки в стороны, как бы говоря: «Ты же знала, что я приду». Алекс широко улыбается. Я смотрю на него и вспоминаю, как в первый раз увидела его на галерее в лабораториях. Он — звезда, которая сияет во мраке только для меня одной.

В этот момент меня переполняет любовь, кажется, что мое тело превращается в луч света и устремляется все выше, за пределы дома, за границы города. Весь мир остается внизу, а мы с Алексом парим в небе, мы абсолютно свободны.

Дверь в комнату распахивается, дядя Уильям начинает вопить как резаный.

В доме тут же вспыхивает свет и начинается беготня. Дядя стоит в дверях и зовет тетю Кэрол на помощь. Это похоже на сцену из фильма ужасов, когда пробуждается от сна какое-нибудь чудовище, только сейчас в роли чудовища — дом. Слышен топот ног на лестнице. Это, наверное, регуляторы. Тетя вылетает из своей спальни в конце коридора, ночная рубашка развевается у нее за спиной, рот раскрыт в нечленораздельном крике.

Я со всей силы ударяю по сетке на окне, но она не поддается. Внизу Алекс тоже что-то кричит, но он снова завел мотоцикл, и за ревом мотора я ничего не могу разобрать.

— Держи ее! — вопит тетя.