Делла-Уэлла

– Я не больна, – ответила мона Сэниа, делая над собой усилие, чтобы не отшатнуться от этих рук, оскверненных трупным прикосновением. – Я ищу сына. Маленького сына. У него белые волосы и кожа, как у меня.

– Погляди, – предложил ей трупонос, откидывая белоснежное покрывало.

Подросток, уютно свернувшийся калачиком, посапывал во сне. Его кожа была не светлее, чем у остальных, по бритая голова не позволяла судить о цвете волос.

– Закрой, – вздохнула принцесса. – Мой – еще малыш, ему нет и года.

– Нам всем нет и года, за исключением мудрейшего, – он поклонился шаману, маячившему в дверях.

– Приветствую, Лронг! – как хорошо знакомому, кивнул Шаман.

Трудно будет что-то объяснить этому дикарю – совсем тупой попался.

– Мой сын еще не умеет ни ходить, ни разговаривать, – сделала она еще одну попытку.

– Значит, он одержим умедлением жизни?

– Да ничем он не одержим, он маленький, понимаешь, маленький, вот такой!

Она попыталась показать ему на пальцах – вот, мол.

Трупонос с неодобрением глянул на нее, тряхнул кистью руки и выбросил вперед указательный палец:

– Ты хочешь сказать, что он застрелен травленым орехом?

– Древние боги, да объясни ты ему, сибилло!

– Сибилло говорит: младенец еще не вырос из сумки гуки-куки, – кратко и вразумительно объяснил сибилло.

– Такого младенца здесь нет. Здесь вообще только вот этот несчастный ребенок, укушенный хамеей.

– Тогда он во власти анделиса, – покивал головой шаман. – Ты утишил его страдания?

– Я напоил его соком сизого забвенника, и он уснул.

– Ты всегда был прилежным учеником. Молодец. Двое, я вижу, уже на пути в полуночный край?

– Да, сибилло, и о нетленнике я не забыл.

Мона Сэниа, следуя их взглядам, обернулась к стене и увидела два неестественно выпрямленных тела с пучками травы, торчащими изо рта. Фея порхнула к телам и ревниво загородила их, трепеща крылышками.

– Спасибо, спасибо, – пробормотал сибилло. – Добрая ты и славная, да сопутствует тебе ветер, дующий от солнца.

Фея блаженно улыбнулась и упорхнула, прошмыгнув у шамана над самым плечом.

– Побирушка… – пробормотал трупонос. – И куда только они за добрым словом не забираются!

– Не осуждай, – строго сказал сибилло. – Кончил тут? А то пойдем.

Великан по-хозяйски огляделся: четверо еще живых были укрыты и обихожены, вдоль стены стояли на полу миски с едой и кувшины; один даже дымился.

– Да пребудут с вами анделисы милосердные, – проговорил он с поклоном, обращаясь к своим подопечным. – Ступай, сибилло, а я вот дверь подопру и выберусь.

Мона Сэниа повернулась к дверному проему. Действительно, к стене был прислонен такого же размера, как и дыра, плетеный щит, и наклонное бревно вело к верхнему краю сруба. Они с сибилло вышли наружу, и поджидавший их Сорк ни о чем не спросил – по выражению лица принцессы было видно, что надежды ее рухнули. За опустившейся кожаной занавесью послышалась возня, скрипы: трупонос перекрывал последний путь, ведущий к миру из этого царства душистого ожидания смерти. Наконец и он сам показался наверху, свесил ноги, знаком велел посторониться. Спрыгнул – точно глыба камня ухнула с высоты.

– В городе начинается пожар, – коротко доложил Сорк.

Действительно, с самой высокой башни дворца – совсем рядом с оставленным для наблюдения Флейжем – подымался в вечернее небо кольчатый ствол дыма.

– Флейж, это опасно? – крикнула принцесса.

– Похоже на сигнальный огонь, – голос возник, словно принесенный ветром.

– Однако! – В голосе сибилло послышались отзвуки в который раз затронутого самолюбия. – Успокой своего стража и упреди его: это Невозможный Огонь, после зажжения коего никто не волен передвигаться.

– А если передвинется? – спросил Сорк.

– Ежели возымеет такую смелость, то его будут поджидать хамеевы каштаны. Стражники уже у своих щелей, рогатки наготове.

– И фляги с вином, настоянном на бессоннике, – подхватил обладатель соломенных одежд. – Так что не утруждай моей спины – ведь это мне наутро тащить твоего человека в анделахаллу. Если, конечно, гуки-куки не полакомятся.

Джасперяне промолчали, не сочтя нужным объяснять ему, что не стоит беспокоиться о их безопасности. Легкие полускафандры, которые здесь принимали за глухие камзолы, выдерживали десинторный разряд, так что, если даже этот «хамеев каштан» был не просто ядовитой колючкой, а какой-то пакостью разрывного действия, опасаться можно было только за Таиру. Впрочем, ее-то верные воины оберегут как надо.

Великан пошаркал ногой, сбивая в кучу лежащее вдоль стены сено:

– Присаживайтесь, инодорожные гости, я смою с себя печаль, и мы предадимся беседе; может быть, и ты, отмеченная прельстительной грустью, почерпнешь из нее капли истины, освежающие путь к искомому.

Мона Сэниа, помаргивая от удивления, машинально опустилась на мягкую подстилку – спокойный тон и изысканная речь, неожиданная для такого низшего существа, как трупонос, вернули ей совсем было утраченную надежду.

– Я забыла его имя, – прошептала она сибилло, поглядывая на темный силуэт великана, удалявшегося к невысокой каменной гряде. – И потом, разве ему самому разрешается передвигаться?