Делла-Уэлла

Кресло это стояло у самого ограждения оконного проема, через которое в комнату вливался золотой солнечный свет.

– Мне предложен маскарадный костюм. – Девушка просто информировала принцессу, – о том, чтобы не примерить такое великолепие, и речи быть не могло.

Легкие пальцы серокожих прислужниц умело освобождали ее от пыльной куртки.

– Только я, с вашего разрешения, прежде всего ополоснусь. – Она осталась в одном крошечном купальничке телесного цвета, отделанном золотистой тесьмой. – Э-э, походное снаряжение не трогать!

Она свернула одежду и сапожки в тугой узелок и, едва касаясь босыми ногами теплого пола, помчалась, полетела через весь этот зал к принцессе, держа перед грудью узелок с одеждой, как баскетбольный мяч.

– Лови! – крикнула она на бегу, посылая натренированным движением скомканную одежду прямо на колени моне Сэниа, через головы не успевших расступиться непрошеных горничных. – Закинь на корабль, а то еще выбросят на помойку!

– Стоит ли раскрывать перед всеми… – начала принцесса, полулежавшая на жесткой парче, больше напоминавшей змеиную кожу.

– Подумаешь! Одним чудом больше. Но если ты настаиваешь…

Она огляделась и увидела еще одну огромную картину, задернутую бархатной шторой так, что виднелся только уголок посеребренной рамы. Скинув походную одежду, в которой приходилось оставаться даже ночью, она почувствовала себя почти невесомой и сейчас была готова прыгать, как на батуте, и петь по-птичьи, и наделать тысячу легчайших радужных глупостей, эфемерных и прелестных, как мыльные пузырики детства; переполнение сказочностью этих покоев, одурью безграничного поклонения темнокожего властелина этой страны и вообще непроходимым не правдоподобием всего происходящего приводило ее в состояние той иллюзорной эйфории, когда спишь и сознаешь, что все это – во сне, а потому доступно любое чудо…

Но чудес на ум что-то не приходило, и пришлось ограничиться простейшей детской уловкой.

– Ой, что это?! – вскрикнула она, указывая пальцем на бархатную штору. Да кидай скорее… – это уже шепотом.

Узелок полетел через непредставимое ничто – на пол командорского шатра, сопутствуемый едва слышным: «Мы в безопасности…»

– Сэнни, да на тебе лица нет! – вдруг вскрикнула она, бросаясь к принцессе. – Плохо, да? Эта длиннющая экскурсия… Ну, я тебя сперва покормлю хотя бы фруктами, и ты у меня поспишь. А весь этот кордебалет я сейчас шугану.

Она схватила с приземистой столешницы поднос с какими-то серебристыми рожками-стручками, особо популярными у летучих зверьков, и высыпала их прямо на черный принцессин плащ. Потом вспорхнула на освободившийся импровизированный пьедестал и, вскинув руки над головой, захлопала в ладоши:

– Минуточку внимания! Я, Царевна Будур, повелеваю вам… – и поперхнулась.

Сжимая в кулаке край бархатного занавеса, на нее безумными глазами смотрел Оцмар.

XIV. Жертвоприношение

Она медленно опустила руки и смущенно переступила с ноги на ногу. Она не то чтобы испугалась или смутилась нескромностью своего костюма – нет, в ней на миг вспыхнуло то магическое внутреннее зрение, которое изредка дает возможность людям заглянуть в свое будущее. И она поняла, что такой невесомо-счастливой, как минуту назад, ей не быть уже никогда.

Босые ступни примерзли к черепаховой столешнице.

– Ну вот, – проговорила она, стараясь хотя бы сохранить капризный тон прежней Царевны Будур, – ты все испортил. Разве порядочные люди подглядывают за женщинами, которые раздеваются?

Но он, казалось, даже не слышал ее голоса.

– Ты спрашивала меня, делла-уэлла, почему именно ты? – Он судорожно рванул занавес, и за ним открылось чудовищных размеров зеркало, чуть затуманенное небрежностью полировки. – Смотри же!

Раздался короткий свист, словно подозвали собаку, и тотчас же весь сонм пепельно-воздушных прислужниц сбросил свои одеяния. И девушка увидела себя, залитую медвяными предзакатными лучами, – живой взметнувшийся огонь меж задымленных холодных угольков, пламенная птица Феникс среди серых воробьев… Ну почему, почему Скюз не видит ее сейчас – такую?

Но вместо младенчески-голубых очей джасперянина на нее глядели цепенящие ужасом глаза хищника, в глубине которых мерцали фосфорические блики, и ей не пришло на ум сравнить их с плотоядным огнем тигриного или волчьего взгляда, потому что она знала: нет во Вселенной страшнее хищника, чем человек.

«Никогда не показывай зверю, что ты его боишься, – всплыли в памяти наставления отца. – Не можешь нападать – обороняйся без страха. Страх всегда брешь в защите».

– Я хочу увидеть, князь, как они танцуют! – Это просто счастье, что она не успела выдворить «этот кордебалет». Пока вокруг такое сонмище обнаженных гурий, бояться нечего.