Им отворил заспанный дворник, которого они спросили, кто этот господин, который вошел сейчас в костюме паяца? Он им ответил, что никого не видал и что никакой паяц сейчас в ворота не входил.
– Разве же я могу всех углядеть! – огрызнулся он. – Двор наш проходной, одни ворота выходят сюда, а другие на улицу Сен-Дени!
– Нас провели! – воскликнул Лагор. – Теперь уж мы никогда не узнаем, кто это такой!
И, полные беспокойства, Рауль и Кламеран отправились восвояси, а тем временем паяц как молния помчался в номера «Архистратига» и прибежал туда, когда уже было три часа утра.
А между тем еще с полночи его с лихорадочным нетерпением поджидал Проспер и, заслышав его шаги, бросился к нему навстречу, спустившись до самой половины лестницы.
– Ну что? – спросил он. – Что вы узнали? Видели Мадлену? Были на балу Рауль с Кламераном?
Но не в правилах Вердюре было разговаривать о таких вещах там, где их могли легко подслушать.
– Прежде всего, – отвечал он, – пойдемте в вашу комнату, и добудьте мне кувшин воды, чтобы обмыть рану, она немилосердно жжет.
– Боже мой! Вы ранены!
– Это ваш друг Рауль оставил мне на память!
И они оба принялись за обмывание раны.
– А теперь, – обратился к Просперу Вердюре, покончив с перевязкой, – давайте поболтаем. Наши враги поняли, в чем дело. Надо ковать железо, пока горячо. До сих пор я обманывался, я стоял на ложном пути. Предположив, что между госпожой Фовель и Раулем существуют преступные отношения, я думал, что у меня в руках уже находится нить, которая приведет нас к истине. Но я не должен был этому доверять. Это так просто, так естественно.
– Значит, вы признаете госпожу Фовель невиновной?
– Нет, не признаю, но она невиновна именно в том смысле, в каком я предполагал. Вот каковы были мои предположения, вот как я представлял себе это дело: увлеченная молодым, обольстительным авантюристом, госпожа Фовель дала ему имя какой-нибудь из своих родственниц и ввела его в дом своего мужа как племянника. Дело велось к тому, чтобы открыть двери для адюльтера. Она стала отдавать ему свои деньги, а когда их не хватило, она доверила ему свои драгоценности, которые он относил потом в ссудную кассу. Наконец, лишившись всего, она помогла ему добраться до кассы своего мужа. Вот каковы были мои предположения.
– При таком объяснении становится понятным все, – отвечал Проспер.
– Нет, не все. И это потому, что я чрезвычайно легкомысленно отнесся к делу. Ну, как вы объясните себе власть Кламерана, если мое первое предположение верно?
– Он просто соучастник Лагора.
– В этом-то вся и ошибка! Я сам думал, что Рауль в этом деле – все, а на деле оказалось, что он в нем – ничто. Вчера они разговаривали между собою, и Кламеран сказал ему: «Не вздумай, любезный, идти против меня, а не то я тебя разобью вдребезги, как стекло». Видите, в чем суть? Фантастический Лагор представляет собой не креатуру госпожи Фовель, а душу, обреченную на власть Кламерану. И если бы наши первые предположения были верны, то как объяснить себе такое безответное повиновение Мадлены? Нет, она повинуется не Лагору, а Кламерану!
Проспер хотел было возражать, но Вердюре нетерпеливо повел плечами. Для того чтобы убедить Проспера, довольно было бы произнести одну только фразу: стоило бы только сообщить, что всего только три часа тому назад сам же Кламеран объявил о своей помолвке с Мадленой. Но Вердюре не решился сделать это. Он был убежден, что еще достаточно времени впереди, чтобы расстроить этот брак, и потому счел нужным не нарушать спокойствия своего протеже.
– Кламеран, – продолжал он, – только один Кламеран держит в своих руках госпожу Фовель! Но чем он ее держит, что это за таинственное орудие власти? Только пятнадцать месяцев тому назад они встретились, и это в первый раз после их знакомства в ранней молодости, и до этого времени репутация госпожи Фовель была вне сомнений. Значит, секрет этой власти, с одной стороны, и этого подчинения – с другой, надо искать в их далеком прошлом.
– Мы ничего не узнаем, – проговорил Проспер.
– Наоборот, мы узнаем все, когда проникнем в прошлое Кламерана. Ах, когда я сегодня вечером упомянул имя его брата Гастона, он побледнел и попятился так, точно видел перед собою привидение. А я знаю, что Гастон умер скоропостижно после одного из посещений своего брата.
– Вы подозреваете его в убийстве?
– Я могу подозревать людей, которые хотели убить и меня. Милый мой, кража в этом деле составляет собою только второстепенную подробность. Ее легко объяснить, и если бы суть состояла только в ней, то я сам сказал бы вам: «Моя задача окончена, передадим дело судебному следователю». Но, к сожалению, это не так. Я знаю, кто дал вору ключ, и знаю, кто сообщил ему и слово.
– Ключ!.. Вероятно, сам господин Фовель. Но кто же сообщил ему слово?
– Слово? Несчастный… Его сообщили сами вы! Не помните?… К счастью, ваша любовница помнит это лучше, чем вы. Поройтесь-ка в воспоминаниях! За два дня до кражи вы ужинали с Жипси, Лагором и еще с какими-то двоими. Нина была печальна. Под конец ужина она стала плакать, утверждая, что вы ее не любите.