Дело № 113

– Но ведь это преступно, милостивый государь! Вы толкаете меня на преступление!

– Мы, кажется, не понимаем друг друга, – едва сдерживая себя, возразил он. – Прежде чем говорить о преступлении, не лучше ли поговорить о прошлом? Ведь вы менее опасались, когда, еще будучи девушкой, обзаводились любовником? Правда, вы отреклись от него, от этого любовника, вы отказались последовать за ним, тогда как из-за вас он убил двоих людей и рисковал эшафотом… У вас не было этих глупых предрассудков, когда после тайных родов, близ Лондона, вы бросили вашего ребенка. И надо вам отдать справедливость, вы отлично позабыли об этом ребенке, и, сделавшись миллионершей, вы даже ни разу не осведомились, есть ли у него кусок хлеба? Где же была ваша совестливость, когда вы выходили за господина Фовеля? Сказали ли вы этому честному человеку, какой позор скрывал на вашем лбу флёрдоранж? Вот где преступление! И когда от имени Гастона я потребовал от вас исправления вашего поступка, как вы тогда возмутились! Но теперь уже поздно. Вы погубили отца, сударыня, но вы спасете сына, или, клянусь вам честью, вы на долгое время погубите себя в глазах всего света!

Разбитая наголову, уничтоженная в прах, несчастная прошептала:

– Я повинуюсь.

А восемь дней спустя Рауль уже носил фамилию Лагор и обедал у банкира в обществе госпожи Фовель и Мадлены.

Глава XVII

Попав благодаря своим кузенам в общество богатых молодых людей, Рауль стал вести чрезвычайно расточительную жизнь. Он стал играть, давать ужины; его видели часто на скачках, и деньги лились у него сквозь пальцы рекой. Ошеломленный новой жизнью, не желавший вначале получить от матери ничего, кроме одной только ее привязанности, теперь он постоянно требовал от нее денег.

И она давала с радостью, без счета, но не могла в то же время не понять, что ее щедрость, если не будут своевременно приняты меры, только послужит его погибели. Муж ей не отказывал ни в чем. С самого дня их свадьбы он вручил ей ключ от своего письменного стола, и она бесконтрольно брала оттуда столько денег, сколько считала необходимым для хозяйства. Но так как она не отличалась широкими замашками и вела хозяйство с возможной экономией, то, конечно, не могла взять оттуда крупную сумму сразу без того, чтобы не возбудить беспокойства своего мужа.

А Рауль в три месяца пустил на ветер целое состояние. Ему нужны были лошади, ложа – как было ему отказать?

И каждый день являлась новая фантазия.

И всякий раз как госпожа Фовель улучала минуту, чтобы поговорить с ним, его физиономия принимала жалостное выражение и его прекрасные глаза наполнялись слезами.

– Это верно, – отвечал он. – Я и позабыл, что я сын бедной Валентины, а не богатой госпожи Фовель. Твоим другим сыновьям, Авелю и Люсьену, – им хорошо, они счастливы, они уже родились на деньгах. Им все можно, им все принадлежит по праву.

– Но чего же тебе не хватает, беспокойное дитя? – спрашивала в отчаянии госпожа Фовель.

– Мне? По-видимому, ничего, а на деле многого. Что мне принадлежит по закону? Какое я имею право на твои ласки, на те деньги, которые ты мне даешь, на то имя, которое я ношу? Я их уворовал и буду воровать их до конца моей жизни!

И госпожа Фовель была готова на все, лишь бы только он не имел повода завидовать братьям.

Наступила весна. Госпожа Фовель попросила Рауля переехать на дачу где-нибудь в окрестностях Сен-Жермена, где у нее была собственность. Поближе к ней. Она ожидала возражений, но их не последовало. Это предложение ему понравилось, и через некоторое время он объявил, что снимает усадьбу в Везине и меблирует ее на свои средства.

– Итак, мамочка, я буду около тебя! – сказал он. – Какое счастливое лето проведем мы вместе!

Она обрадовалась. Все-таки есть надежда, что расходы его сократятся!

Но в конце той же недели Рауль пробрался к банкиру в кабинет и непринужденно взял у него 10 тысяч франков. Узнав об этой невероятной смелости, госпожа Фовель в отчаянии ломала себе руки.

– Господи, что мне делать? – восклицала она. – Столько денег!

И она решила написать Кламерану, чтобы он пришел поговорить. Когда он явился и выслушал то, что произошло, между ним и Раулем произошла самая дикая сцена. Но оттого ли, что в госпоже Фовель пробудилась ее мнительность, или это было на самом деле – весьма возможно! – ей показалось, что их ссора была ими придумана и что в то время как они говорили друг другу обидные слова и сыпали угрозами, глаза их смеялись.

Она не сказала им ничего, но это сомнение, зародившись в ее сердце, как капля яда, который уничтожает все, чего только ни коснется, прибавило к ее невыносимым страданиям еще новые муки.

И она перестала обвинять Рауля. Он был ее сыном, которого она горячо любила, и если кто и был виноват, так это сам маркиз, который употреблял во зло слабость и неопытность своего племянника. Она знала, что, попав под власть такого человека, как Кламеран, она должна была ожидать от него неисполнимых требований, но, как ни старалась, не могла постигнуть его намерений.

Но скоро он сам их ей открыл.