Дело № 113

– И это ты называешь главным? – спросил он. – Все, что ты получил, – твое. Ты имеешь на это право в силу давностного владения. Во всяком случае, я желал бы, чтобы ты не оставлял без своего внимания и мою… то есть нашу собственность.

Но если эта щедрость – комедия? Недоверчивость Луи уже заговорила в нем, и он стал раскаиваться, что послал накануне такую многообещающую телеграмму.

Сбоку, на краю красивой поляны, находился завод в полном действии. Гастон стал рассказывать Луи свои планы, как он рассчитывает превращать леса в каменный уголь и извлекать доходы из эксплуатации тех лесных богатств, которые до сих пор считались недоступными.

Луи поддакивал. Он восхищался всему этому в душе, но отвечал только односложными словами:

– Да! Конечно! Это хорошо!..

Новая боль, которую ему причинил своим рассказом Гастон, стала его мучить. Это благополучие, которое так бросалось в глаза, приводило его в отчаяние. Всеми своими ядовитыми колючками ревность вцепилась в его завистливую душу. Он видел, что Гастон богат, счастлив, почтенен, получил уплату за свой риск и труд, тогда как он… И никогда еще он не чувствовал так жестоко всего ужаса того положения, которое было делом его же собственных рук.

– Оставайся-ка здесь, под этим чудным небом Беарна, – обратился к нему Гастон. – Разве можно сравнить скупую на природу и раздолье парижскую жизнь с тем довольством и обилием, которые ожидают тебя здесь? Ты холост, значит, ты свободен. Оставайся, мы отлично заживем вместе! Скучать будет некогда, дело всегда найдется, ведь у нас – завод. Вдвоем, при капитале, да ведь мы натворим чудес! Ну, как ты находишь мой план?

Луи молчал. С каким наслаждением он принял бы это предложение год тому назад! А теперь он не мог принять его, и это приводило его в бешенство. Нет, он несвободен! Он не может бросить Париж. Там, в этом городе, у него остался сообщник, который его погубит, если он его покинет, и донос которого может довести его до эшафота…

Он мог бы скрыться, если бы был один, но он не один, у него есть соучастник.

– Ты не отвечаешь, – настаивал Гастон, удивленный его молчанием. – Значит, у тебя есть для этого препятствие?

– Да.

– Какое?

– Без Парижа мне нечем жить.

– Ты или не понял меня, или же не желаешь быть добрым братом.

Луи опустил голову.

– Я буду тебе в тягость, – пробормотал он.

– В тягость! Да ты с ума сошел! Разве я тебе не говорил, что я очень богат? В Америке у меня сейчас двадцать четыре тысячи ливров ренты, да еще скоро будут проданы мои бразильские концессии. У меня, брат, дело обстоит превосходно! Мой поверенный уже перевел на мое имя четыреста тысяч франков.

Луи задрожал от удовольствия. Наконец-то он узнал!

– Какой поверенный? – спросил он по возможности равнодушно.

– Мой старый компаньон в Рио-де-Жанейро. – Деньги эти уже находятся в моем распоряжении в Париже.

– У кого-нибудь из твоих приятелей?

– Нет! Мне указал на это лицо мой банкир в По и рекомендовал его как человека очень богатого, благоразумного и известного своей честностью. Это… Фовель, он живет на улице Прованс.

Луи, так умевший владеть собою, заметно побледнел, а потом покраснел.

– Знаешь ты этого банкира? – спросил его Гастон.

– Только по слухам, – отвечал Луи.

– Тогда мы вместе в очень скором времени познакомимся с ним. Я провожу тебя в Париж, пока ты там будешь устраивать свои дела, чтобы переселиться сюда.

При этом неожиданном сообщении о том, что неминуемо должно было бы погубить Луи, он все-таки нашел в себе достаточно самообладания для того, чтобы оставаться безучастным. Он почувствовал, что взгляд Гастона остановился на нем.

– Ты думаешь ехать в Париж, – спросил его Луи. – Ты?

– Да, что же тут необыкновенного?

– Ровно ничего.

– Я не люблю Париж; хотя я и ни разу не бывал в нем, а все-таки я ненавижу его – это тоже что-нибудь да значит. Но меня тянут туда важные дела, очень серьезные обязанности… Наконец, – он помедлил немного, – наконец там, говорят, поселилась Валентина Вербери, и я хочу ее видеть.

– Что ты!..

Гастон что-то сообразил. Он был взволнован, и его душевное состояние отражалось на лице.

– Тебе, Луи, – сказал он, – я могу сообщить, почему я желал бы ее видеть. Я отдал ей на хранение бриллианты нашей матери.

– И ты хочешь требовать их назад через двадцать три года?

– Да… Но это еще не все. Это только один предлог. Я хочу ее видеть, потому что… потому что… я ее любил когда-то, вот почему!

– Но как ты ее найдешь?

– О, это пустое! Стоит только справиться на родине, и первый встречный скажет фамилию ее мужа. Да вот что: завтра же я напишу в Бокер.