Дело № 113

– Да, сударыня, я имею честь быть его знакомым, и, простите за смелость, я один из его друзей.

Он вытащил из кармана записку, отнятую им у Кавальона, и подал ее госпоже Жипси.

– Читайте! – сказал он.

Она надела пенсне и пробежала записку одним взглядом. Сначала она побледнела, потом покраснела; нервная дрожь пробежала по ней с ног до головы. Ее колени затряслись. Она пошатнулась. Думая, что она упадет, Фанферло приготовился было поддержать ее и протянул к ней руки. Но она была не такова. Она пошатнулась, но не позволила себе упасть. Она собралась с силами, ухватилась своими миниатюрными ручками за руки сыщика, сжала их и стала плакать.

– Объясните, ради бога, – сказала она. – что все это значит? Не известно ли вам содержание этой записки?

– Увы… – отвечал он.

– Проспера хотят арестовать, его обвиняют в воровстве!..

– Да… Предполагают, что он украл из кассы триста пятьдесят тысяч франков.

– Это ложь! – воскликнула молодая женщина. – Это бесчестно и нелепо. Проспер – и вдруг украл! Какой это вздор! Красть! Да я для чего? Разве у него нет денег?

– Это совершенно верно, сударыня… – подтвердил и сыщик. – Но утверждают, что господин Бертоми вовсе не так богат и что, кроме жалованья, у него ничего больше и нет.

Этот ответ смутил госпожу Жипси.

– Однако же, – возразила она, – я всегда видела у него много денег! Небогат… Как же тогда…

Она не докончила фразу, посмотрела на Фанферло, и глаза их встретились.

«Так это, значит, он воровал для меня, для моих прихотей?…» – говорил ее взгляд.

«Может быть!» – ответил ей взгляд Фанферло.

Но уже через десять секунд к молодой женщине вернулось все ее прежнее самообладание. Сомнение оставило ее.

– Нет! – воскликнула она. – К несчастью, Проспер никогда не украл бы для меня. Кассир полными горстями мог бы загребать для любимой женщины из кассы, порученной ему целиком, и его оправдали бы за это все, – но Проспер не таков: он меня не любит и никогда не любил. Для меня он воровать не станет!

– Подумали ли вы о том, что говорите? – возразил Фанферло.

Она печально покачала головой; слезы застилали блеск ее прекрасных глаз.

– Да, подумала, – отвечала она, – и это так на самом деле. Он готов исполнить малейшую мою прихоть, скажете вы? Что ж из этого? Если я говорю, что он меня не любит, то я в этом совершенно убеждена и сознаю это. Только один раз в моей жизни меня любил один господин всей душой, и за это я страдаю теперь вот уже целый год, так как поняла теперь сама, какое несчастье приносит любовь без ответа. А в жизни Проспера я – ничто, так – случайный эпизод.

– Тогда зачем же он живет с вами?

– Зачем… Вот уже целый год как я напрасно ломаю себе голову над этим вопросом, таким ужасным для меня, а я ведь женщина!.. Я наблюдала за ним, как только может наблюдать женщина за человеком, от которого зависит ее судьба, но – напрасный труд! Он добр, мил, но это и все. У него слишком сильная воля. Это не человек, а сталь!

В порыве чувств Нина позволила заглянуть к себе в самую глубину души человеку, которому доверяла и в личных качествах которого нисколько не сомневалась, хотя он был ей совершенно незнаком. Она видела в нем друга Проспера, и этого было для нее совершенно достаточно.

Что касается Фанферло, то он внутренне восхищался собой, своим счастьем и умением обращаться с людьми. Нина дала ему самые драгоценные указания; теперь он знал отлично, с каким человеком имел дело, а это было уже половиной успеха.

– Говорят, что Бертоми игрок? – спросил он как бы вскользь.

Госпожа Жипси пожала плечами.

– Да, он играет… – ответила она. – На моих глазах он выигрывал и проигрывал громадные суммы без малейшей тревоги. Он играет без страсти, без увлечения, без удовольствия, точно обедает или пьет. Нет, он играет, но он не игрок. Иногда я боюсь его: мне представляется, что это тело без души. И этот человек мог бы украсть! Какой вздор!

– А он никогда не говорил вам о своем прошлом?

– Он?… Да ведь я же говорила вам, что он меня не любит!

Она заплакала, и крупные слезы медленно покатились у нее по щекам.

– Но я люблю его! – воскликнула она, и глаза ее засветились. – И я должна спасти его! О, я сумею говорить и с ничтожеством – патроном, который его обвиняет, и перед судом, и перед всем светом! Пойдемте, милостивый государь, и вы увидите, что еще до наступления вечера или он будет освобожден, или же вместе с ним буду арестована и я.

Фанферло постарался успокоить ее.

– Чего вы достигнете этим, сударыня? – сказал он ей. – Ровно ничего. Поверьте мне, успех сомнителен и вы этим только скомпрометируете себя. Кто поручится в том, что вас не примут за соучастницу господина Бертоми?

Но то что испугало Кавальона, что заставило его так трусливо отдать порученную ему записку, только подстрекнуло энтузиазм госпожи Жипси и заставило ее следовать вдохновению сердца.

– Ничего я не боюсь! – воскликнула она. – Я не верю этому, а если бы это так и случилось, то и отлично: он оценит мою попытку спасти его. Я уверена в его невиновности, а если он и виновен, пусть так: я разделю с ним его судьбу!