Дело

Он не пригласил нас садиться. Свет в комнате не был зажжен. Через окна виднелся кусок неба цвета платины — и опять розы. В этот день город, казалось, был полон роз.

— Надеюсь, ваше путешествие сюда обошлось без приключений, господа?

— Путешествие? Откуда? — спросил Кроуфорд. Он все еще не совсем оправился.

— Ну как, из колледжа, конечно, — Гэй громко и торжествующе расхохотался.

Кто-то высказал мнение, что вечер сегодня прохладный и что вообще лето стоит отвратительное.

— Ерунда, — мой милый! Плохое лето? Вы, молодежь, не знаете, что такое плохое лето. Взять хотя бы лето тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года. Вот это было действительно плохое лето. Я в то лето как раз ездил в Исландию. Я тогда только раскачивался писать труд об исландских сагах, который впоследствии некоторые критики великодушно называли великим произведением. Великое произведение — как же! Запомните, что я никогда не соглашался на слово «великий». Я всегда говорил — называйте его известным, выдающимся, если хотите, но на такие громкие эпитеты я не согласен. Это уж нет! Так вот, господа, как я говорил вам, в то ненастное лето тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года я поехал в Исландию. И вы знаете, что я там застал по приезде? Пари держу, что никто из вас не догадается. Да у них там было такое хорошее лето, что другого такого старожилы не помнили. Там было градусов на пятнадцать теплее, чем в нашем злосчастном Кембридже. Исландия… и бедная же она была страна в те дни. Этим бедным людям жилось тяжело, не лучше, чем героям моих саг. Так вот, знаете ли вы, что в тот год они умудрились вырастить даже немного овощей? И для бедных людей это была роскошь. Да еще какая роскошь! Я помню, как раз на обед была подана капуста. Я сейчас еще помню ее вкус. И я тогда подумал про себя: «Смотри-ка, Гэй, это страна приветствует тебя: чем богата, тем и рада». Я не стыжусь сказать, что мне показалось это хорошим предзнаменованием для предстоявшей работы.

И мы должны согласиться, что предзнаменование это сбылось.

Мы все еще стояли. Кроуфорд откашлялся и начал:

— Может, я лучше представлю вам своих коллег…

— Совершенно излишне, мой милый. Тот факт, что человек никак не может запомнить ваше лицо, еще не означает, что он вообще всех забывает. Нисколько. Приветствую всех вас!

Он величественно помахал Брауну, Уинслоу и Найтингэйлу, которые стояли все вместе по левую руку Кроуфорда. Большой уверенности в том, что он действительно узнал их, ни у кого из нас не было.

Кроуфорд снова начал:

— Думаю, что вы все же не помните наших юрисконсультов. Разрешите мне представить…

— Тоже совершенно излишне. Вот это Эллиот, который был членом совета колледжа с тысяча девятьсот тридцать четвертого по тысяча девятьсот сорок пятый год, хотя во время войны он покинул колледж и работал тогда, так же как и впоследствии, на пользу отечества, причем служба его получила всеобщее признание. Он также автор нескольких известных книг. Известных. Да! Я никогда не протестовал, когда так называли мои собственные произведения. Вот когда дело дошло до «великого», я счел нужным умерить излишнее рвение. А это, должно быть, Доуссон-Хилл, с которым, насколько помню, я не имел удовольствия встречаться прежде, но о котором знаю, что он был стипендиатом нашего колледжа с тысяча девятьсот двадцать пятого по тысяча девятьсот двадцать восьмой год, стал королевским адвокатом в тысяча девятьсот тридцать девятом, получил чин майора Уэльского гвардейского полка в тысяча девятьсот сорок третьем году. Член клубов Этиниум, Карлтон, Уайт и Пратт.

Старик, весьма гордый собой, просиял улыбкой.

— Как видите, домашнее задание я знаю назубок, дорогой… — Он с улыбкой, нимало не смущаясь, посмотрел на Кроуфорда. — Извините, но ваша фамилия упорно выскакивает у меня из головы…

— Кроуфорд.

— Ах да! Наш теперешний ректор. Лучше уж я буду называть вас просто ректор. Домашнее задание я знаю назубок, видите… ректор. «Справочник знаменитостей» — прекрасная книга. Всем книгам книга! Мне единственно кажется, что было бы лучше, если бы они не записывали в нее всех без разбора. Тогда некоторые из нас сочли бы возможным давать немного больше сведений о себе.

Он повернулся к Доуссон-Хиллу.

— Прошу прощения, что не поздоровался с вами прежде.

Доуссон-Хилл, который, в отличие от Кроуфорда, чувствовал себя вполне свободно, подошел и пожал ему руку.

— Как-то я слушал одну из ваших лекций, профессор Гэй, — сказал он.

— С чем вас и поздравляю! — ответил Гэй.

— Должен сознаться, что она до меня не дошла, — сказал Доуссон-Хилл одновременно почтительно и дерзко.

Гэй собрался было выяснить, какая именно это была лекция, но тут Уинслоу, который держался на ногах только благодаря тому, что, изловчившись, прислонился к креслу, поднял голос:

— Признаться, мне не вполне ясна цель нашей конференции…