Дело

Загнанный в тупик, я ответил, что, как он знает, симпатии мои всецело на его стороне…

— Этого недостаточно, мой милый! В данный момент этого недостаточно! Время играет не на нас. Вот именно, не на нас! Видите ли, у меня припасен для вас небольшой сюрприз. Вы ни за что не догадаетесь — какой. Ведь не догадаетесь?

Неприятное чувство подсказало мне, что догадаться я могу.

— Ладно, не буду вас мучить. Разговоры об адвокатах совершенно излишни. Я уже обзавелся одним. Прекрасный адвокат. Этот не будет терять времени попусту. Если я скажу ему, что вы наш, вы и ахнуть не успеете, как уже получите от него письмо. Поэтому много времени на размышления я вам дать не могу. Ясно как божий день? Да или нет?

С победоносным видом он стал собираться домой.

— Настало время действовать, — кричал он. — Действия — вот чего я жду.

Глава XXIII. Соглашение, достигнутое за обеденным столом

Мы сидели в столовой Брауна за освещенным люстрой столом. Всего нас было восемь человек. Уже самые имена присутствующих сказали бы многое людям, знающим подоплеку этого дела: Найтингэйл, Уинслоу, Кларк и сам Браун, с одной стороны, с другой — Гетлиф, Мартин, я и — да, как ни странно, Скэффингтон. Это означало — и все присутствующие сознавали это, — что будет сделана попытка к примирению. То была своеобразная реакция на происшедшее — подсознательная и в то же время тонко рассчитанная, — с какой всем нам и прежде приходилось сталкиваться в стенах колледжа, когда страсти там чересчур уж разгорались. По всей вероятности, Браун хотел добиться своего или прийти к какому-нибудь соглашению. Но, помимо всего прочего, он стремился — не из сентиментальности, но, несомненно, из страстного желания сохранить покой и, конечно, благолепие колледжа — не допустить такого положения, при котором «всем здесь было бы отравлено существование», и принять меры, чтобы заведение это «не пошло прахом».

Но и с противной стороны были люди, вроде Фрэнсиса и Мартина, которые полностью разделяли его желание. В таких учреждениях, как колледж, думал я, обязательно бывает ядро с сильно развитым чувством самосохранения. Это подтверждалось во всех столкновениях, свидетелем которых я бывал здесь. Страсти в каждой партии разгорались с головокружительной быстротой, они кипели и бурлили, но вот в действие вступали, казалось, какие-то своеобразные жироскопы, и мало-помалу все снова становилось на свои места. На моей памяти это была самая лютая ссора в колледже. И вовсе не случайно Браун и собравшиеся у него гости — наиболее рьяные представители обеих партий — вели себя за обедом так, словно никаких партий и не существовало.

Обед был такой, каким Браун любил угостить своих друзей. Не обильный, но тонко продуманный. Только Браун мог добиться от поваров такого меню, дав им на это двенадцать часов сроку. Как писателям, так и людям деловым, могло показаться, что вина маловато, но оно было превосходно. Браун отнюдь не был врагом алкоголя, но у него к этому вопросу был свой собственный подход. Он любил пить часто, но понемногу и только действительно хорошие вина. В этот вечер он выставил две бутылки кларэта двадцать шестого года. Очень редкий, сообщил он, но вполне приемлемый. Уинслоу, потягивая вино, уронил какое-то учтивое замечание. Большинство же гостей пили не разбираясь. Сейчас в колледже никто, за исключением самого Брауна и Тома Орбэлла, не знал толка в винах.

Я ел гренки с устрицами, пил свой кларэт и гадал, получил ли бы приглашение на сегодняшний обед Том Орбэлл, не сделай он своего d'emarche Брауну вчера вечером. Правда, он был моложе всех остальных здесь сидящих. Но он принадлежал к партии Говарда и в то же время во всех остальных отношениях был верным сторонником Брауна. Мне почему-то казалось, что Браун мог счесть желательным его присутствие сегодня. Найтингэйл, Уинслоу и Скэффингтон, как я слышал, присутствовали на первом предвыборном собрании партии Гетлифа; из всех своих гостей Браун во время выборов мог твердо рассчитывать только на голос Кларка. Сейчас, наблюдая их всех вместе, наблюдая перестановку сил в связи с делом Говарда, я затруднился бы предсказать, многие ли из них останутся до осени верны своим теперешним союзникам.

За обедом дело Говарда не упоминалось. Ближе всех к этому вопросу подошел я сам, передав вкратце Брауну, рядом с которым сидел, свой разговор с Гэем. Я сказал также, что, на мой взгляд, им ничего другого не остается, как умиротворить каким-то образом старика, и чем скорее, тем лучше. Браун спросил Уинслоу, слышал ли он, что я рассказывал про Гэя.

— Нет, любезный проректор! Рассеянность опять овладела мною.

Сознавал ли он, что это начало случаться с ним слишком уж часто? Не бравировал ли он этим?

— Кажется, нам придется просить вас направиться в качестве делегата к нашему старейшему члену и обсудить с ним условия перемирия.

Уинслоу встрепенулся.