Дело академика Вавилова

Стихией Нины Александровны в науке были цветы, цветоводство. Но этот деликатный объект Базилевская сделала столь серьезным предметом исследования, так хорошо знала всю мировую литературу, посвященную цветам, в частности макам, что Николай Иванович звал ее не иначе как "королева опийного мака". Характер у этой "цветочницы" был, однако, весьма решительный. Во время предвоенных дискуссий Нина Александровна не раз обрушивалась на недругов института. В 1937 году на дне рождения Николая Ивановича Базилевская подняла тост, который для многих потом послужил чем-то вроде символа веры: "Да воскреснет ВИР и да расточатся враги его!" Тост этот, как и многое другое в том же роде, лысенковцы припомнили ей осенью сорокового года.

Покидая Ленинград (здесь никто не принимал ее на работу), Нина Александровна зашла к Сергею Ивановичу Вавилову и попросила помочь ей (встретиться в Москве с кем-нибудь из членов ЦК. Вавилов-младший высоких знакомств в те годы еще не имел, но пообещал устроить встречу с членом ЦК А. А. Андреевым через своего родственника, видного архитектора Веснина. Андрей Андреевич Андреев был, пожалуй, самым подходящим человеком для такого разговора, он в ЦК ведал вопросами сельского хозяйства. Но встреча как-то долго не получалась, хотя Веснин сделал все, что мог. Состоялась она только в начале 1941 года. Базилевская приготовила целую речь с объяснением лысенковского диктата, с описанием того, что происходит в ВИРе и других научных учреждениях ВАСХНИЛ. В этот февральский день 1941 года товарищ Андреев мог бы получить довольно полную и объективную информацию о судьбах отечественной биологии и сельскохозяйственной науки. Мог, но… референт предупредил просительницу, что член ЦК чрезвычайно занят и уделит ей лишь несколько минут. Беседа оказалась даже короче, чем мог представить видавший виды референт. Едва Базилевская заговорила о роковой ошибке, произошедшей с академиком Вавиловым, Андреев прервал ее фразой, которую Нина Александровна дословно пересказала мне двадцать три года спустя: "Никакой роковой ошибки быть не могло. Есть факты, которых вы не знаете". На этом аудиенция закончилась.

Осенью сорокового бурлил не только ВИР. По сведениям секретных агентов НКВД [222], арест Вавилова произвел "убийственное" впечатление на всю Академию наук СССР. В агентурных донесениях тех месяцев говорится: академики убеждены, что арест произведен по настоянию Лысенко. Академик Лузин назвал арест "очередным ужасом". За Вавиловым, сказал Лузин, не может быть никакого преступления, он — жертва клеветы и интриг. "Что они сделали! Они посадили в клетку гражданина мира!" — воскликнул академик Прянишников, когда до него дошли подробности ареста в Черновцах. Не остался равнодушным и президент АН СССР В. Л. Комаров. Он сказал академику Завидовскому, что Вавилова посадили в тюрьму, как жулика, разбойника и убийцу "за то, что он имел смелость не соглашаться с Лысенко".

Мнение В. Л. Комарова, зафиксированное столь ответственными лицами, как тайные агенты госбезопасности [223], для нас особенно интересно, ибо роль президента в судьбе Николая Ивановича была в разные годы весьма различной. Академик В. Л. Комаров (1869–1945), видный ботаник-флорист, конечно, презирал Лысенко. Ему едва ли доставила удовольствие комедия "выборов" безграмотного сталинского фаворита в действительные члены Академии в январе 1939 года. Но и слишком громкая слава Вавилова раздражала Комарова. Напрасно Николай Иванович при каждом удобном случае устно и письменно заявлял, что пальма первенства в русской ботанике принадлежит Владимиру Леонтьевичу. Комаров отлично понимал: первое лицо в этой области науки все-таки не он.