Дело Аляски Сандерс

После событий лета 2008 года заведение было продано. Никого из персонала я не знал, и это меня устраивало: с тех пор, как я проник в тайные глубины Авроры своим расследованием о “Деле”, большинство горожан относились ко мне холодно. В кафе, кроме владельца, ничего не изменилось. Ни обстановка, ни меню. Столик Гарри был свободен, и я уселся за ним. Завсегдатаи считали его теперь столиком изгоев. Сидели за ним только приезжие. После лета 2008 года табличку сняли. Остались лишь дырки от винтов, словно отметины от пуль, следы казни. Я заказал чизбургер с картошкой фри и стал есть его, глядя в окно.

Я как раз заканчивал перекус, когда ко мне подсел местный библиотекарь, Эрни Пинкас. Эрни был моей последней опорой в Авроре – сердечный, влюбленный в книги, единственных своих спутников с тех пор, как он овдовел. Эрни заведовал “Домом писателей Гарри Квеберта” – программой, которую я разработал в сотрудничестве с университетом Берроуза и которая позволила превратить дом Гарри Квеберта в Гусиной бухте в резиденцию для молодых перспективных писателей. Скандал лета 2008 года запятнал репутацию Гарри, но его аура не пострадала: претенденты буквально сражались за право пожить в этом престижном и удобном месте. Эрни Пинкас отбирал кандидатов совместно с филологическим факультетом университета Берроуза, который оплачивал содержание дома. Здесь могли поселиться на три месяца и вести совместный быт до шести писателей. У Эрни в связи с новыми обязанностями появился в Берроузе небольшой кабинет, и он этим страшно гордился.

– Маркус, что ты опять тут делаешь? – спросил Эрни, усаживаясь напротив.

Удивление его объяснялось тем, что он видел меня здесь всего неделю назад, когда я ехал в Монреаль. Тогда мы выпили кофе в Гусиной бухте, а заодно я поприветствовал новых обитателей, которые должны были жить там до лета.

– Проезжал мимо, – ответил я, – остановился пообедать.

– Из Монреаля?

По голосу было понятно, что его не проведешь. Что он знает: я здесь, ибо гоняюсь за Гарри – или за собственными призраками.

– Ты не ездишь, а блуждаешь, Маркус, – произнес он.

Эрни попал в точку.

– Знаешь, кто так делал?

– Что делал?

– Таскался в “Кларкс”. Гарри. Я никак не мог понять, чем он таким занят: часами сидит на этом самом месте, за этим столом, уставившись в пустоту, точно как ты. Я думал, он искал вдохновение. А он на самом деле ждал Нолу.

Я тяжело вздохнул.

– Мне нужен хоть какой-то знак, Эрни.

– Гарри больше не появится в Авроре.

– Почему ты так уверен?

– Он перевернул эту страницу. И тебе надо перевернуть.

– Что ты хочешь сказать?

– Он перевернул страницу благодаря тебе, Маркус. Теперь он знает, что случилось с Нолой. Ему больше не нужно сидеть здесь и ждать. Он смог наконец уехать. Аврора была для него тюрьмой, и ты его освободил.

– Нет, Эрни, Аврора была…

– Маркус, ты знаешь, что я прав, – перебил Эрни. – Ты знаешь, что Гарри никогда сюда больше не вернется. Друзей нельзя ждать, как автобус. Зачем ты все время сюда приезжаешь? У тебя своя жизнь. Хватит терзаться. Ты славный парень, Маркус. Пора заняться чем-нибудь другим.

Эрни был прав. Но, пообедав, я все равно совершил паломничество в Гусиную бухту. Прошелся по пляжу под домом Гарри, потом сел на большой обломок скалы и стал любоваться окрестностями. Смотрел на внушительный дом, полный воспоминаний. По песку скакали чайки. Понемногу небо затянуло облаками, заморосил дождик. И тут я увидел, как из пелены тумана появился человек, которого я считал близким другом: Перри Гэхаловуд, сержант уголовного отдела полиции штата Нью-Гэмпшир. Расплывшись в лукавой улыбке, он шагал ко мне, неся в каждой руке по стаканчику кофе.

Тем, кто меня знает и читает, прекрасно известно, что связывает меня с Перри Гэхаловудом. Остальным позвольте кратко напомнить: с Перри я познакомился два года назад, в ходе знаменитого дела Гарри Квеберта, он как раз им занимался. Мы вместе пролили свет на смерть Нолы Келлерган. Кто-то скажет, что убийство Нолы позволило мне написать второй роман. Но на самом деле оно позволило взрастить семена дружбы, которая завяжется у меня с этим необычным полицейским, похожим на фрукт из пустыни – колючим, нарастившим толстую корку, но со сладкой мякотью и нежным сердцем. Таков был Перри Гэхаловуд: жесткий, грубый, гневливый, но верный, справедливый и прямой. По-моему, о качествах мужчины можно судить по его семье, а его семья – которую я близко знал – источала счастье.

– Сержант, – с первого дня нашего знакомства я звал его “сержант”, а он меня – “писатель”, и традицию эту мы сохранили, – вы что тут делаете?

Он протянул мне стаканчик с кофе:

– Хотел задать вам тот же вопрос, писатель. Вам известно, что всякий раз, когда вы сюда являетесь, кто-нибудь непременно звонит в полицию? Хорошенькое впечатление вы оставили по себе в городе.

– Вы хуже моей матери, сержант.

Он расхохотался:

– Какой злой умысел привел вас в Аврору, писатель?

– Возвращался из Монреаля, заехал по дороге.

– Это крюк на два часа, – возразил Гэхаловуд.

Я кивнул в сторону дома в дымке дождя: